По паспорту – Жоан.
Был отроду – Иван.
Немецких парижан.
Жил он в селе, с названием,
Прям скажем, предвзятОм:
«Поплачь и слёзы после сам
глотай свои потом».
Дремучий лес недалеко, —
Как заповедник был.
У слезоглотов про него —
ужасный слух прослыл:
Дракон, мол, там – презлющий,
По десять – ног и крыл.
Любой, кто его встретил бы —
до смерти б не дожил:
Как схватит – пятью лапами,
Которые – не мыл,
И скушает в два горла вас,
в противные семь рыл.
Объектов положение
Обычно таково:
С колючими заборами,
иль вроде бы того.
Отметим, в нашем случае —
Наличие стены.
Граница, как-бы, твёрдая,
была с той стороны.
Никто из местных жителей,
Туда не заходил.
И указатель даже,
никакой не подводил.
Прочней ограды – бремя их,
Привычное своё —
Постылое, тяжёлое,
но всё-таки – житьё.
В сравнении удобном,
Себя могли держать:
– Там чёрте что – не знаем,
и лучше бы не знать!
Достаточно лишь мнения:
– Дыра там, и плевать
– Не наше это дело,
чтоб нос туда совать!
Добавим к чувствам – страху,
Так, – толику, слегка.
К тому ж ещё, никто там,
из них не бЫл пока…
(Мы с вами вкруг да около,
Идём издалека:
Суть в этом – приключения
Ивана Смельчака).
Представьте, если с детства, —
С пелёнок, Ваша мать,
По поводу любому
будет страшно причитать!
Как смелым трудно вырасти!
Ведь легче – трусом стать,
Заставят люди старшие,
себя так «уважать».
Здесь, к слову, – в подтверждение
Родительских основ,
На землю лил всё время дождь,
и прям из облаков!
Плаксивой предысторией,
Гордясь, без дураков,
В садах стояли ИВЫ там,
во веки, всех веков.
Из маршей, самый траурный —
Любимый был. Тем боле,
Олимпиады Слёз, как Гимн —
он стал – по Горькой Доле.
На ней, чтоб грустью и тоской,
Им насладиться вволю, —
Друг другу клали соль они
на свежие мозоли.
По выходным, на скрипках
Стонали музыканты.
Хор носохлюпов жалобно,
в соплях – искал таланты.
В почёте находились,
Там лозунги педантов:
Чтоб ежедневный траур!
Из чёрных лент и бантов!
Однако, говорят ещё:
– «В семье – не без урода».
Довольный радостный Иван,
всем пёрся против хода.
Он как бельмо был, слИшком
ОтлИчен от народа:
Страданий ему – ишь, ты!
– вдруг надоела мода:
Был гОлоден – не унывал,
Когда болел – не плакал.
Всегда был весел от души,
и даже когда какал.
ДругИх – Иван не осуждал.
СупрОтив всех – не вякал.
Но вот заставить себя ныть,
– не мог никак, – хоть на кол!
По горло, он, порядками,
Как говорят, – стал сыт.
Смешно ему, но кажется, —
соплЯми дом покрыт.
Собрался, в общем, с мыслями,
И маме говорит:
– От грустности вокруг уже,
душа моя болит.
Пойду-ка, перелезу я,
За стенку. Разомнусь.
По лесу заповедному
немного пробегусь.
Здоровья только ради,
И сразу же вернусь!
А ныть-стонать, пожалуй,
я после научусь.
Мамаша – сразу в слёзы,
Да горькие, рыдать:
– Ах, как же так? Заставишь ты,
сынок, меня страдать!
И с воплями, давай на всю,
На улицу орать:
– Ой, не ходи! Стой, не пущу!
Послушай твою мать:
– Злодеев больше там,
Чем на лугу травы!
И все мечтают кровь испить,
да так – будь здоровы!
А коли двинешься туда,
И выйдешь из избы —
То, сей же час, я закажу
– тебе и мне гробы.
Напор такой родительский,
Для Вани не был нов.
Решив чего когда себе
– считай внутри готов.
Не препирался с мамой,
Не тратил лишних слов.
Был вечер, спать прилёг он,
а утром – был таков.
К ограде перед лесом,
Вплотную подойдя,
Не удивился надпись там,
такую вот, найдя:
« – Запрещено входить всем,
По жизни кто бродя,
В боЯзни не трепещет,
свой страх не соблюдя»
И в точном соответствии
Запрету самому:
«Оно было – до лампочки»
– указанным ему.
На текст предупреждения,
Во всю его длину,
Он нацарапал весело
– «бе-бе, хрю-хрю, му-му».
Затем, он разбежался
И за лозу схватился,
Потом за выступ на стене,
и сверху очутился.
Есть повод – сразу – сам себе,
За ловкость – помолился:
– Спасибо, дома был турник,
и навык пригодился.
Без подготовки —
Пять минут – и переход границы!
Так, например, проблем не ждут
– летают себе птицы.
Вперёд – он спрыгнул.
Проследим, незримо, (со страницы),
Себя, считая за орлов.
Ай да, с ним, – вереницей.
Иван, как будто в свой сарай,
Вошёл в темнейший лес.
Глядеть не стал по сторонам,
и сразу в чащу влез.
Минуту-две, а может пять,
Он взглядом привыкал,
Чтобы ботинком наступить
на почву, а не кал.
Глазами шаря в целине,
В кромешно-серой мгле,
Как в перископе – видит всё,
здесь будто в полусне:
Зевают птицы на ветвях,
Ползут улитки-белки,
И даже мухи к паукам
пришли на посиделки.
Разлился в воздухе кисель,
Пристала к Ване дурь,
На голову тяжёлая
– насела вялохмурь,
Броня – сковала руки,
А ноги – чугуном,
Он за пенёк споткнулся там,
и грохнулся бревном.
Пришлось себя за место,
Больное ущипнуть.
И заорал так громко,
что сам оглох чучуть:
– Эй, гномовеликаны!
Хоть чёрт вас упакуй!
На кой припёрся Ваня к вам,
в ваш сказочный кукуй!?