ПРОЛОГ.
Гадалка была старая, до черноты загорелая и сморщенная, словно ножка сушеного гриба. Из-под алой бархатной шапочки, расшитой разноцветными бусинами, по плечам, накрытым таким же алым бархатом, струились тонкие седые косицы, много.
Итан хорошо помнил, как гадалка долго мяла в руках его пухлую детскую ладошку, подслеповато щурясь, выдыхая изо рта резко пахнущий дым – она курила трубку. Потом она сказала: ты будешь мужем королевы, но корону наденешь только после того, как перейдешь топь. Проклятая старуха. Порой Итану казалось, что отец совершил чудовищную ошибку, пропустив во дворец старую каргу. Ее надо было казнить перед воротами. Или лишить языка, наконец, потому что… Первая часть предсказания сбылась.
Но лучше бы он умер тогда, когда на голову накинули душный мешок и поволокли, время от времени награждая тычками и пинками. Это случилось на следующий день после того, как Итану исполнилось пять лет. Сейчас ему было, наверное, лет тридцать – он даже не был уверен, так ли это, потому что время сливалось в бесконечный сон, тягучий, словно слеза еловой смолы. В прореженной страхом и болью памяти только и удержалось: когда-то он жил в светлом дворце, с матерью и отцом, и когда-то во дворец пришла гадалка, черная и сморщенная. Ты будешь мужем королевы, мальчик. И он им стал. И творил совершенно жуткие, кровавые вещи, когда королева приказывала.
Она оказалась чрезвычайно одаренной женщиной. Наверное, самым лучшим алхимиком не только этого королевства, но и соседних. На ее шее, на толстой цепочке, висела серебряная куколка, заговоренная на подчинение. Итан и чувствовал себя куколкой, особенно тогда, когда был вынужден повиноваться молчаливым приказам своей жены. Но иногда он все-таки мечтал о том, что когда-нибудь серебряная куколка поломается, или расплавится – и тогда он станет свободным от воли королевы. Недолгой была бы та свобода, потому что – а это Итан тоже знал – если исчезнет куколка, то ему тоже долго не протянуть.
***
Королева Лессия была старше, возможно, лет на двадцать пять, а может, и больше – этого он тоже не знал. И, пожалуй, никто не знал, сколько ей лет: алхимия делала то, что не сделает ни один лекарь. Королева всю жизнь занималась алхимией и могла позволить себе периодически молодеть, по-настоящему. Не только убирать морщинки в углах глаз и губ, не только подтягивать второй подбородок и подчеркивать скулы. Алхимия в руках королевы делала ее тело молодым и упругим, а кожу – идеально-гладкой, лишенной пятен и отвратительных коричневых бородавок. Они, правда, нахально возвращались каждый раз, но Лессия терпеливо изводила их снова. Королева привыкла быть молодой и красивой, только взгляд зеленоватых глаз, усталый, потухший, намекал на то, что в этой идеальной оболочке прячется подступающая старость.
Итан посмотрел на нее: в нежном свете утра Лессия походила на ломаную трещину в пространстве. Кровавую трещину. Темно-красный цвет катастрофически ее портил, придавая лицу неприятный восковой оттенок, но Лессия любила именно его. Не зеленый, не синий, не черный – а всегда только цвет крови.
Итан встретился с ней взглядом. Лессия погладила куколку и многозначительно улыбнулась.
«Да чтоб ты сдохла».
Дуэль взглядов продолжалась, и Итан понимал, что очень скоро сдастся, но не потому, что боялся последствий, а потому, что у Лессии была власть. Практически безграничная над ним власть, заключенная в серебряной подвеске.
И тут она отвлеклась: поднесли письмо. Лессия небрежно взяла конверт, сломала печать и несколько мгновений молча читала, одновременно пережевывая кусок лососины.
Итан с противоположной стороны стола молча наблюдал за ней, перебирая, словно четки, все то, что ненавидел: эти длинные белые волосы, уложенные волнами вокруг головы, это белое лицо сердечком, вздернутую в удивлении коричневую бровь, пухлые, порочные губы, ямку меж ключиц, тонкие ухоженные руки, затянутые в кружевные рукава отвратительного бордового цвета…
Не было в ней ничего, чего бы он не ненавидел – равно как и не было ничего, что не покрывал бы поцелуями каждую ночь. Примерный муж и любящий король. Раб серебряной куколки, что так вольготно разместилась в соблазнительной ложбинке меж упругих грудей королевы.
Дочитав, Лессия смяла донесение, стискивая его так, как недавно стискивала еще пульсирующее сердце, вырванное Итаном из груди одного из заговорщиков.
- Бездна! – сорвалась на вульгарный визг, продолжая в ярости комкать бумажный лист. И, уже на прислугу, - все вон! Во-о-он!
Завопила, как базарная торговка, у которой воришки увели копченый окорок.
Итан не пошевелился. Демонстративно поправил кружевные манжеты, отложил вилку – это он мог сделать. Серебряная куколка начинала работать тогда, когда требовалось делать нечто такое, отчего его потом рвало нещадно. Позже… Он успевал добежать до своих покоев, запереться в них, кое-как добраться до уборной. Чувствуя, как в болезненных спазмах сжимается желудок, ощущая на языке вкус желчи, Итан представлял себе, как душит свою королеву. И тихо подвывал от бессильной ярости, потому что куколка – еще и идеальная защита. Он никогда не причинит вреда носителю куколки. Никогда. И будет и дальше следовать приказам, чувствуя себя как муха, застрявшая у меду. Все вокруг вязко, медленно, и нет сил разорвать путы магии.
