Профессор биофизики Касаткин бросил на стол газету, откинулся на спинку широкого кресла, покрытого медвежьей ергачиной. Шкуру когда-то подарили Арнольду Марковичу студенты-двоечники за зачеты по физике. Уверяли, что настоящая, хотя профессор до сих пор сомневался. Впрочем, для него это не имело особого значения. Главное-тепла вещица и уютна. Ну и что, что взятка-помочь людям не грех, закопать грех. Может, потом из этих двоечников гении вырастут. Пушкин в математике был полным тупицей, Эдисона вообще выгнали из школы за «безнадежность к знаниям», а уж про «бездаря» Эйнштейна и говорить нечего. Кстати, об Эйнштейне.
Арнольд Маркович вновь взял в руки газету, но очков надевать не стал, хмыкнул, рассматривая подслеповатыми глазами цветное изображение неведомой экзопланеты, окруженной космическими станциями и прочими непонятными объектами.
– Даже центральной прессе теперь верить нельзя, пишут всякую чепуху. Якобы по тени, которую отбрасывает далекая планета на звезду, можно определить обитаема ли она. Ну это уж совсем!
Не на шутку разволновавшись, Арнольд Иванович подошел к кривоногому серванту прусской работы, налил себе полрюмки дорогого виски. Не в правилах профессора было употреблять с утра, но статейка его уж очень зацепила. К тому же он нервничал. Скоро должен был прийти Янек Куцка. Говорит что поляк из Кракова, а изъясняется без акцента.
С удовольствием выпил, закусил соленым миндальным орешком. Благодарно похлопал по резной боковинке шкафа, неведомо кем вывезенного после войны из Германии. Внутри сразу проснулся суетливый товарищ, готовый внимательно слушать все профессорские изречения. Если понадобится, и поспорить. Касаткин сразу же к нему обратился:
– Скажите мне, мой друг, как можно делать конкретные выводы, на совершенно размытый домыслах?! Это все равно что верить в барабашек.
Шкаф слегка вздрогнул, Арнольд Маркович отстранился, удивленно на него посмотрел, погрозил пальцем.
– Э-э, закон остаточной энергии.
По этому поводу налил себе еще.
– Я, конечно, прагматик и глубоко, нет, более чем глубоко убежден, что вселенная обитаема. В ней полно живых миров, иначе и быть не может. Физические законы Солнечной системы не могут отличатся от законов галактики, в которой она находится. Все идентично. Но! Эти черные дыры, кротовые норы в пространстве и времени, лазейки и туннели между параллельными мирами, о чем каждый день талдычат с экрана-глупость несусветная! К тому же, что нам до того- есть ТАМ жизнь или нет? Мы никогда не встретимся с обитателями внеземных цивилизаций, потому что теория «бездаря» Эйнштейна незыблема- нельзя достичь скорости света, а значит и преодолеть биологическому существу межзвездное пространство. Нет, теоретически, конечно, можно долететь на наших керосинках до Проксимы Центавра за 70 000 лет. Но кому это надо? Вам? Мне? А нам вот что надо!
Арнольд Маркович подошел к массивному письменному столу из темного ореха. Уселся в крутящееся кресло, провел рукой по зеленому бархату столешницы. Прикосновение к этой ткани всегда вызывало в нем прилив энергии и желание трудиться. Вообще, рабочее место было для него священным Здесь, только здесь он ощущал себя почти богом, способным свершать самое удивительное и невероятное.
Включил настольную лампу в виде большой старинной керосинки, убавил свет, чтобы стало уютнее, вынул из ящика массивную коричневую папку с двумя застежками. Прежде, чем открыть, опять приложился к рюмке. Замечательный виски. Macallan 1939. Со вкусом ириса и сладких тропических плодов. Его подарил Арнольду Марковичу профессор Оксфордского универсистета Генри Стил, когда приезжал в институт на симпозиум биофизиков. Ну, вернее, не ему лично, а кафедре, но в результате бутылка, стоимостью в 11 тысяч долларов, оказалась у него. Взял да и все. Попробовал бы кто что сказать заслуженному ученому. Декан Лобов, правда, как-то поинтересовался где презент, но Арнольд Маркович напомнил ему, что виски, особенно выдержанные, могут вызывать обострение хронического простатита. Декан сразу поник и к этой теме больше не возвращался.
Открыв папку, профессор вынул несколько скрепленных зеленой скрепкой листков. Послюнявил палец, полистал. Копии были сделаны в цвете, на них хорошо читался не только текст на русском языке, но и великолепно просматривались картинки. Золотисто-коричневые кустистые деревца под синей водой. Рядом- полосатые и красные рыбки с длинными хвостами, скаты и всякая разнообразная морская живность. Деревца имели губчатое строение, кое-где к их веткам прилипали белые ракушки и присоски. В общем, довольно обычный коралл Leiopathes annosa, если бы не одно «но». Эти кораллы живут более 4000 лет. Обитают в районе Гавайских островов, на глубине в полкилометра, в национальном морском парке или памятнике, как говорят американцы.
– Папахан… Черт, не выговоришь, – засмеялся и потер руки профессор Касаткин.-Папаханаумокуакеа. Уф, вот как. Для гавайцев этот самый парк-священное место, обиталище душ после смерти. То есть зона бессмертия. И с которым они поддерживают связь. Случайно ли, что этот коралл живет несколько тысячелетий? А, я вас спрашиваю?
