Читать онлайн полностью бесплатно Даниил Гражданкин - Поздний завтрак

Слепень 200 грамм

Теофиль Готье

Скачет по горам

В шапке и кутье

Всё глупо. Я не заяц.

Ты не камердинер

Она не девушка

А он не цеппелин.

Разрушены наивные мечты

Нарушены законы красоты:

Уродливые бабы на заборе

Уродливо танцуют для тебя.

Ты посмотри в окно:

Какие пляски.

Ах! В жизни всё не так

А ты в коляске.

Спесивый карлик из загона

Тащи́т корову на поверхность,

Не чтит он Божьего Закона,

Труду предпочитает леность.

Разрезал ногу пополам

Косой, забытой кем-то в поле,

Растёкся жижей по полам

И никому не нужен боле.

Спесивый карлик, чей ты сын?

Чей муж ты карл, и кто твой брат?

Спесивый карлик, ты один.

Во всем во этом виноват.

В Тюмень ты ехал в колымаге,

А в Кракове ловил бобров.

Спесивый карлик, где те маги,

С которыми ты шел в Тамбов?

Спесивый карлик, ты один,

Ты сдулся, умер и усох.

Ты был сознанья господин,

А стал теперь говна кусок.

Арлазор:

Мне подаёт чудовищный сигнал

Певучесть камня

Я – серебристых лазутчиков

Сторож бородатый

Чувствительная прелесть

мой долг

Хор:

Светлый князь…

Арлазор:

Не буду больше петь

Я глупых песень

Я буду молчалив

Как плесень.

ПОЛ КОРОЛЕВСТВА и дочь и все земные блага отдам человеку величиной с ноготь. Отдам ему волосы свои, отрежу восемь пальцев и исполню ради него любые па.

И вот кричу я: «Где ты есть, человек величиною с ноготь? Может прячешься в обличьи человека обросшего луковицей? Может в силу своей стеснительности ты явился ко мне в виде тумбы, или задушенной коровой спрятался под обоями, между стен, и вот теперь сползаешь с этажа на этаж, сантиметр за сантиметром, не зная что и думать?»

Но теперь я ясно вижу, что человек величиною с ноготь посмеялся надо мной и моими пустыми обещаниями. Я пытаюсь забыть об этом, засовываю руку в карман, хожу по комнате, передвигаю стулья. Ну ладно, зато в тишине, когда собственный голос уже отзвенел слышно птичье пение.

Ни черта не разобрать, значит надо одеть штаны, одеть плисовую рубаху и нараспашку хлопнуться лицом о стол, так чтобы неповадно было.

Ведь есть люди, которые носят по-настоящему огромные меховые шапки, думаю я выходя за дверь. Дверь-то дверь, но где же ключ? И зачем я вообще вышел за дверь. Вернуться обратно, подмести полы, покричать в перьевые подушки и раскрашивать фаянс простым карандашом. Или лучше по-простецки бить мух. Вот одна и, предположим, она розовая, розовощёкая муха в треуголке, на длинных стеклянных ногах. У неё густые брови и высокий воротник, и зычный голос, и правильное произношение. Она – ослепительная моя подруга.

Будь добра, присядь на эту вот тумбу, расскажи как что. Как семья, учёба, погода.

Не забывай только, дорогая моя о том гусаре, который, навострив свою бодрую шашку, сидит в ванной, мысленно насвистывая удалые песни. Берегись, он погубит тебя.

Но муха не слушает, и вот уж черные брызги разлетаются по кухне.

Итак, с одной мухой покончено, другая в страхе уползла в своё поместье с важными садами и фруктовыми деревьми, где ходят кони и коровы и пастухи и каждый вечер, сидя в беседке, можно перечитывать хорошую книгу, или, сидя за самоваром с калачём чистить рыло или рубить топором стол.

Однако. Мухи и след простыл. Взглянешь за окно, а там какие-то пятна, несколько штук, лучше суеверно отвернуться и побегать туда сюда. Так, так. так.

Свернуться кукишем. Но сначала сварим макарон, поджигая одну спичку за другой, выливая из крана воду, пока вся не выльется… И вот уже вроде, виляешь тазом, выворачиваешь ладони и зубами начинаешь щёлкать. И вот ты уже какой-нибудь, или лучше сказать, какой-никакой рак… Неловкий, так что сам себе откусываешь ус, опускаешь клешни в кипящую воду, что бы наваристее было, чтобы было о чём вспомнить. О сладострастные столовые приборы! Я ваш раб. Через пол часа придёт какая-нибудь, или лучше сказать какая-никакая девушка и тогда я как следует поработаю столовыми приборами, выбью спесь из чужого тельца. Сначала я сделаю строгое лицо, может быть даже одену сюртук и скажу: «Привет, привет… Несказанно рад тебя видеть». Сохраняя одновременно строгость и приветливость выражения, я провожу дивное создание на кушетку и без лишних церемоний предамся с нею пороку, издавая лошадиное ржание и поколачивая подругу серебряноуй ложкой то по лбу, то по коленям, то по полуприкрытым векам; затем прокричу «Ты хоть знаешь который сейчас час?!» и начну рвать на себе волосы; заставлю девушку сварить кашу. И съесть. Пусть, сволочь, как следует поест. «Кушай, любимая», – скажу я ей ласково, а сам тем временем начну выщёлкивать у неё над ухом такую чудовищную мелодию, что каша никак не пройдёт дальше её ангельского горлышка и повалится изо рта на пол. Что делать – мир жесток, скажу я ей, растирая лоб вафельным полотенцем.

Поехали! Поехали в Тюмень!

Там стройных пальм гуляет тень

Семейства там как одуванчик

Там поселенья сербов дачных

И тонких палочек колёса

Мелькают на вершине плёса