У подъезда зелёного дома остановился автомобиль. Прохожие заторопились, пожилой господин с бородкой перешёл на другую сторону улицы. Дворник опёрся на метлу.
– Ишь ты, – обратился он к напряжённо дышавшей собаке, – давненько не было.
Из машины вышли трое. Усатый солдат с карабином, худой мужик в кожаной лётной куртке и матрос с усталыми глазами. Не озираясь, вошли в парадное.
– И как вы без ареста собираетесь развязывать языки? – Спросил матрос. – Не те это люди…
– Хорош паниковать, – добродушно сказал худой, – я почувствую.
– Странно, Карп Борисыч, что мне кокаин не даёт такой уверенности в себе.
– Разговорчики!
Они остановились перед дверью с сорванной табличкой, Карп Борисыч позвонил, усатый сделал страшное лицо, матрос вздохнул.
– Кто это? – спросил испуганный женский голос.
– Вэчека, отворяйте!
За дверью прошептали «господи «и всё стихло. Звонок надрывался, и через минуту им отворила пожилая дама. Она смотрела на гостей спокойно, чуть склонив голову набок.
– Здоровия желаю, мамаша! – Сказал Карп Борисыч и протиснулся в квартиру. Матрос засунул руки в карманы и с солдатом последовал за ним. – Такие как вы обычно спрашивают «что вам угодно, господа?»
Матрос осматривался. Квартира людей с некогда хорошим достатком, людей интеллигентных и со вкусом. Серебристые обои в просторной прихожей, портрет Лермонтова в мятой фуражке, последний прижизненный, кажется. Открывшая дверь хозяйка смотрит на вошедших откуда-то очень издалека. Рядом застыла девушка-служанка с ужасом в глазах.
– Прислугу по домам бы распустили, лакеев нынче нету, – сказал Карп Борисыч и задвигал нижней челюстью.
– Позвольте документы, господа, – протяжно сказала женщина.
– Документы можно. Это правильно, – усмехнулся френч, – я – оперуполномоченный уездного ЧК Борисов, со мной следователь Михельсон. А вы – гражданка, как я разумею, Вера Николаевна, вдова генерала и мать контрреволюционера Крымова.
Она взглянула на бумаги и ответила:
– Товарищи из вашего департамента уже были и всё выяснили. Я не вижу причин беспокоить нас.
– Мама, да что же это?! – в прихожей появилась красивая брюнетка в сиреневом платье. Матрос поправил бескозырку с надписью «Слава». Человек с ружьём вытер усы, а Борисов опустил глаза.
– Только мне тут без истерик. Нечего. Мы точно знаем, что ваш муж, – он злобно посмотрел на вошедшую, – находится в городе. И контакты с вами наверняка поддерживает. Учитывая вашу природу, я знаю, что покрывать вы его будете до последнего. Пока власть трудового народа жалеет вас и не берёт в заложники, но это поправимо, ежели вы будете упорствовать.
– Милейший, у вас ордер на обыск, – перебила его пожилая, – прошу вас, приступайте.
– О, деловые люди! – Почти уважительно сказал Карп Борисыч. – Но можно этого избежать. Мы оставим Крымова в покое, если вы расскажете нам о приятеле его поручике Редько Александре Иваныче. Знакомы?
– Вы решили, что мы будем выдавать офицеров? – надменно спросила генеральша.
– Ах ты контра, – прорычал Борисов, хватаясь за кобуру, – пулю хочешь? Офицеров выдавать не желаете, а если бы пролетарий, то за милую душу?
– Мама, прошу вас, – прошептала молодая и загородила её собой. Заговорил Яков Михельсон в форме матроса с линкора «Слава». Голос его звучал мягко, по-русски он говорил правильно, только интонация выдавала белорусское местечко.
– Дамы, напрасно вы это… Мы вам лично зла не имеем. Товарищ Борисов вот ходатайствовал, чтобы вас не арестовали. И не для подходу особого всё выведать, а чтобы без никчёмного насилия. На сей раз советская власть встала в городе основательно и придётся это принять. Строить новую Россию мы вас не агитируем, но и мешать нам не нужно. Вот этот ваш поручик от благородства далёк весьма, погромы чинил на Украине без разбору пола и племени. Из действующей царской армии дезертировал. Деньги очень любит. Оказался в вашем городе. С супругом вашим, Наталья Геннадьевна, знаком с 12-го года, и мы точно знаем, что они имеют сношения.
А про себя подумал: «Ох и красивая… И не так фанатична, как свекровь, по-моему. Повезло же этому Крымову. Что дома не сидится с такой женой? Всё воду мутит. Военспецом бы пошёл, и при пайке и дома чаще… Эх-х…»
– Вы нас поймите, – также тихо, в тон ему ответила молодая, – мы ничего не знаем об этом человеке. Кажется, он был у нас до революции пару раз, но больше мы ничего о нём не слышали.
– Ну а может вы чего знаете? – угрожающе спросил Борисов у старшей Крымовой.
– К счастью, ничем не могу вам помочь.
– Ясно, – махнул рукой оперуполномоченный, – тогда будем обыскивать. Ковалёв! Давай в аптеку, звони, вызывай группу. Скажи, я приказал, ордера на арест прислали чтоб.
Усатый кивнул и вышел из квартиры. Борисов со следователем прошли в гостиную. Михельсон остановился у картины с унылым скрипачом в сюртуке времён декабристов. Прочитал надпись: «Непонятый талант», хмыкнул и подошёл к пианино. Вслед за ними машинально вошла горничная.