От автора. Правда, полуправда, история…
* * *
Я не историк. И изучая в 80-х годах прошлого века в разных Вузах историю КПСС и марксистско-ленинскую философию, уяснил для себя, что в течение одного текущего столетия эта наука, как правило, выражает субъективный взгляд победителя. То есть точку зрения тех, кто стоит у власти. Это потом она начинает переосмысляться уже ни в чём не заинтересованными потомками. И в результате лет через двести-триста, наконец, можно понять, как же в действительности происходили события. Например, во время войн и революций.
О том, когда и как в Оренбуржье реально началась гражданская война, я узнал не так давно от старой казачки из Нижней Павловки. Старушке тогда уже было под девяносто. Она, 1914 года рождения, прекрасно запомнила, как горела её деревня.
– Ну, как же, помню революцию, – кивала головой бабушка Лёса. – Весной восемнадцатого…
– Наверное, осенью семнадцатого? – осторожно поправил я.
– Ну, у вас в городе, может, и осенью, – обиделась старушка. А у нас в Павловке весной. Мне тогда в июне четыре года сравнялось, а в апреле они наш дом-то и сожгли.
– Кто они?
– Да красные, кто ж ещё-то. Свои б не стали жечь. А эти шли по дороге и по пути в окна бомбы бросали зажигательные.
– Зачем?
– А я знаю? Мы ж казаки, а они – из города. У них пушки, пулемёты. Отец нас спрятал, а сам дом потушить не смог. Из бочки воду ведром носил. Разве так потушишь… Вот и остался от хозяйства только хлев, да конь под седлом. Он мать с нами отвёз в землянку на бахчи, мы там летом жили. А сам на коня, да – к Дутову. А у кого не пожгли дома, те и в красные тоже подались, и в белые. Кто – куда. Отец сгинул где-то под Челябинском в тифозном бараке. Потом однополчанин вернулся, к нам приходил, рассказывал матери.
Поначалу история сгоревшей Нижней Павловки показалась мне полным абсурдом. Для чего красным понадобилось ни с того, ни с сего забрасывать стоящие здесь у дороги казачьи дома зажигательными бомбами? Однако, наведя справки, я узнал о красных превентивных ударах по казачьим станицам, проведённых в апреле 1918-го после гибели отряда губернского комиссара Цвиллинга и казачьего налёта на Оренбург. В том числе и по Нижней Павловке. В рамках, как бы, актов возмездия. Но Цвиллинг-то погиб в станице Изобильной, комиссаров и матросов в Оренбурге резали форштадтские и нежинские казаки. При чём тут тихая и спокойная Нижняя Павловка? Её-то за что жечь?.. А чтоб другим неповадно было.
Вот ведь как, оказывается, начинаются все гражданские войны. Не из-за борьбы идеологий и не из-за высоких материй, а из-за одного сожжённого дома. А нас учили…
Не буду утверждать, что все советские историки обманывали нас. В восьмидесятые годы прошлого века нас учили, скорее, полуправде. Преподавание истории КПСС обычно ограничивалось рассказами о «белом терроре» и его «красных жертвах».
Ещё в детстве меня потрясла мемориальная доска на невзрачном доме по улице Ленинской. Она была посвящена семьям красноармейцев, порубленных белоказаками 4 апреля 1918 года. Кто-то из взрослых рассказывал мне, школьнику, как давным-давно видел в нашем краеведческом музее страшную картину, написанную оренбургским художником Паниным, на которой изображалась та рубка женщин и детей. Сколько же их тогда погибло: десяток, два, три?
Однако в книге воспоминаний участников гражданской войны в Оренбуржье, изданной в 1939 году Чкаловским книжным издательством, я прочитал о шести убитых женщинах и детях из числа 129 погибших. А в очерках истории ВКП (б) в письме Центрального комитета партии оренбургским большевикам с соболезнованиями по поводу погибших красногвардейцев возникли новые цифры. Судя по ним, получалось, что из 130 бойцов, зарубленных 4 апреля, под казачью шашку попали в том числе только две женщины и один ребенок – пятилетняя девочка. По крайней мере, так в апреле 1918 года были проинформированы сотрудники центрального аппарата власти Советской России. Женщины, вероятно, приехали навестить мужей и находились в казармах вместе со спящими красногвардейцами. И, вероятно, просто попали в общей неразберихе под слепой сабельный удар.
Конечно, и эти жертвы не могут быть оправданы с точки зрения нормального человека. Но ведь до сих пор никто из историков так и не удосужился выяснить, что довело оренбургских казаков до такой степени бешенства, при которой уже ни женщины, ни дети в расчет не принимались.
Почему-то до недавних пор упрямо умалчивались и обстоятельства гибели 2 апреля 1918 года оренбургского губернского комиссара, 27-летнего Самуила Цвиллинга. Тем более никому в голову не приходило вспомнить, что творили красные в Оренбурге в течение двух месяцев после прихода Цвиллинга и Коростелева к власти в январе 1918 года.
А, может, советские историки просто скрывали от нас невыгодную для себя половину исторической правды? А мы до сих пор учим своих детей по их субъективным учебникам, переизданным уже в девяностые годы двадцатого века. Учебникам, которым так трудно верить.
