Слышу шаги позади себя, но никак не реагирую, а, когда вижу отражение Джейсона, прикрываю глаза.
Шаги затихают, Джейсон останавливается. Слишком близко. И, хотя не он касается меня, я чувствую, будто волны энергии окутывают моё тело. Его дыхание скользит по моей шее, и по нему я понимаю, насколько он взволнован.
Внезапно его ладонь оказывается на моём животе, пальцы слегка надавливают, привлекая к себе, и даже сквозь материал сарафана моя кожа чувствует настоящий жар.
Я издаю протестующий звук, разворачиваюсь и толкаю Джейсона от себя. Он отступает, вздыхает и смотрит на меня с такой болью, что это заставляет моё проклятое сердце плакать.
— Я не хочу! Не хочу! Не хочу! — кричу я, сама не зная, что именно значат мои слова. Но они выходят с болью, печалью и таким огромным сожалением, которое я ношу в себе тяжким грузом… Все эти годы. Я вновь толкаю Джейсона, а, когда он обхватывает меня, заключая в кольцо своих рук, принимаюсь молотить его по груди кулаками, и он всё терпит, не проронив ни слова. Просто позволяет мне бить себя.
Наконец-то плотина рушится, и слёзы градом катятся по моим щекам. Горячие, солёные, и их так много. Сдаваясь под их силой, я утыкаюсь в плечо Джейсона, орошая слезами его свитер. Мои плечи мелко вздрагивают, пока я продолжаю оплакивать себя, ту девушку, которая не побоялась выступить против, и всех тех, кто стал жертвой бессердечного монстра.
Мы стоим посреди кухни моих родителей, а руки Джейсона заботливо окутывают меня, пока он даёт моей боли выйти наружу, очистить тело и разум.
Чайник давно закипел, мы слышим его свист, но никто из нас не двигается, чтобы снять его с плиты.
