Эту звездную близость, сиреневых скрипок молчанье
Кто разбился в куски – понимает, а ты их прости.
Нас Отчизна легко ненавидела и на прощанье
Тяжело полюбила за муки на крестном пути.
Виждь, сердца, точно камни, давно прогибают скрижали,
Возлежат под горами добитые черным цевьем,
Так почто, как святые, стопы от земли отрывали
И горели под нами следы темносиним огнем?
Все звездами ожгло, во свинце полыхают сирени,
Погребальным командам свободные дали штыки.
На Вальхалле найдут, яко должно, пускай наши тени
В азиатских одеждах угрюмые гробовщики.
Век туда мы стремились, небесные били фиолы
С золотыми нектарами, викингов чтили за их
Неподкупность и честность, еще авестийские школы
Наш урок разберут, буде мертвых пречтут и нагих.
Север Азии мил, а в раю лишь едины когорты,
Краска смерти сотрет основные земные цвета,
Что за яд изорвал нетлеенные эти аорты,
Скажет Вакх нам скорей, скажут бренность и славы тщета.
Одиночество в мраморе кармном легко небодержцам,
Слишком долго свои мировольные узы несли
Мы к оцветникам райским, теперь и речем громовержцам,
Небо полнившим вечность, чтоб те не касались земли.
Знаю я, кто убил и меня, и могильщиков оных,
Бедный Йорик очницы вперяет пустые из тьмы
В тени жалкие ал, в турмы мертвых, на шатах зеленых
Мало будет свинца, северяне добавят сурьмы.
Той багряной сурьмы, от которой пьянели царицы,
Молодые наложницы делались мела белей,
Фаэтон улетел, но иные гремят колесницы,
Рим не любит молчанья и антики шумен келей.
Нас рабыни любили, а профили грешниц и ныне