03.11.1927
Егерский батальон, исправдом, пожарная команда, артель ломовых извозчиков, столярная мастерская, спиртоводочный завод, лесозавод «Октябрьская революция»… Кто куда с книжками ходил в сумеречных буднях раннего ноября, а она, Машенька Мещерская, по средам носила книжки в столярку Онегзавода. Огромная сумка оттягивала плечо, ремень натирал даже через пальтишко, и на теле ее возле хрупкой шейки обретались багровые полосы, будто следы бичевых ударов. Их никто не видел под платьицем, а даже жаль немного: она была мученицей-книгоношей, которая каждое утро пускалась странствовать по известным адресам: Егерский батальон, исправдом… Исправдом вообще был каким-то страшным словом. Вовсе не потому, что это тюрьма. То есть тюрьма – очень даже неплохое слово, в ней при царе революционеры сидели. А вот «исправдом» означал заведение для столь нехороших людей, что их действительно приходилось отгораживать до тех пор, пока они не выправятся. Не зря же исправдомом детей пугали: будешь так себя вести – попадешь в исправдом, туда тебе и дорожка. Нет, этим словом просто очень плохих ребят пугали. Непонятно только, как они могли появляться на свет при советской власти. Ладно там кто при царе воспитывался, тех надо исправлять… Люди вообще бывают дурными, потому что правды не знают. А правда – в книжках, надо просто уметь читать.
Вот в Егерском батальоне есть один читатель, очень обходительный человек, почти как Владимир Александрович, заведующий библиотекой, и такой же старый, опять жаль. Потому что этот читатель, майор Пейпонен, всякие красивые обороты знает вроде: милая барышня, не откажите в любезности, тут пары страниц недостает, вот досада… Книжки обстоятельно выбирает, и усы у него пушистые, цвета выгоревшей травы, аккуратно расчесанные. А то ведь иной раз придешь на спиртозавод, а там как вывалят землистые такие люди, будто в самом деле из глины вылепленные, сырые еще будто, зырят белесыми глазами… И Машеньке перед ними немного стыдно. Потому что они – пролетарии. Некоторые читать едва умеют, а все знают что-то такое, что ей неизвестно. Изначально знают, по природе своей, потому что пролетарии – самые передовые. Так Ленин сказал. Она ведь Ленина помнит, хотя не видела никогда. Ей всего пятнадцать лет было, когда он умер. Но это не важно. Потому что Ленина вообще мало кто видел, а все только читали. И сейчас точно так же читать книжки его можно, хотя он умер. И вообще он не до конца умер, не как обычные люди… Вон он гипсовый стоит в окне библиотеки, красными полотнами задрапирован, а вокруг головы лампочки горят. Красота ненаглядная! А над ним большими фанерными буквами написано: 1917–1927. Это к юбилею Октября так библиотеку украсили. И под аркой огромную, в сажень, модель книги Джона Рида поставили: «Десять дней, которые потрясли мир» и еще лозунг на фасаде растянули: «Книгами закрепим завоевания Октября». В столярной мастерской изготовили такие буквы и замечательную модель книги. За это тоже можно было уважать рабочих, что они умеют такие вещи делать, Машенька сама только читать умеет и пересказывать, что прочла. Железнодорожные рабочие вообще в тряпье одеты, угрюмые какие-то, говорят, зарплату им задерживают то и дело, а в столовой щи с лосиной вошью. Ну так хоть книжки берите почитать, это ж бесплатно, а они: книжками сыт не будешь. Зато пожарные веселые. Наверное, работа у них такая, что сиди и жди, пока загорится. Не каждый день ведь горит, слава богу, вот у них и время на книжки есть…
Шел снег. Крупитчатый, острый, ветер озлобленно швырял его в лицо. Машенька заслонялась уголком клетчатого платка, который ей не нравился совершенно, но в беретике далеко не уйдешь по такой погоде. Шею, потом, платок прикрывает, да и вообще важна внутренняя красота. А у нее она, наверное, есть. Конечно.
В библиотечном училище на выпускном говорили, что Мария Мещерская – отличный товарищ, активный культармеец и воинствующий безбожник… А еще у нее густые русые волосы, стриженные по линейке, и блестят, когда она поворачивает голову. И глаза – серые, стальные, как вода в озере глубокой осенью, в ноябре. И вовсе не важно, что на ней штопаные шерстяные чулки. Кто сейчас обращает внимание на эти чулки, если всего через три дня годовщина Великого Октября? Наверняка будет парад Егерского батальона, а на спортплощадке устроят конные выступления и показательные химические занятия со стрельбой и дымовой завесой… Здорово. И вообще, еще немного осталось потерпеть – и жизнь наладится. И тогда у нее в комоде будет целых три пары чулок, причем абсолютно целых. Не для праздника, а на каждый день. Может ли такое случиться? Конечно, может. Ей ведь только восемнадцать лет. А вот пройдет еще лет десять… колоссально много времени, нет, это просто невозможно представить. Конечно, у нее обязательно будут толстые ноги, вот как у тети Гали, с округлыми гладкими коленками. Когда тетя Галя сидит, попивая чай, коленки играют под юбкой, как шары… Машенька невольно ощутила под пальто собственные худенькие ножки и подумала, что не стоит забивать голову глупостями, потому что книжки для рабочих столярной мастерской гораздо важнее и что с прошлого раза там остается еще два должника.
