Кладбище. Конец зимы, капель. Издалека доносится колокольный перезвон.
Писатель: – Это ты, бродяга? Здорова!
Странник: – Здорова, коль не шутишь.
Писатель: – Еще здесь?
Странник: – Вроде того… Только не бродяга я.
Писатель: – Знаю, знаю. Написано красиво у тебя, крупно. Странник.
Странник: – Так вернее.
Писатель: – Хотя, с другой стороны у тебя там фотография имеется, имя.
Странник: – Мать так велела. Было имя. Друзья Странником называли. Так и жил.
Писатель: – А как верно? Странник или по имени?
Пауза. Сидят, смотрят на голубей.
Писатель: – Потекло. Весна скоро. Солнце припекает.
Странник: – Еще одна весна.
Писатель: – Голуби счастливы, в луже купаются. Дурачье.
Странник: – Купаются.
Писатель: – Скоро тепло.
Странник: – Пропали воробьи.
Писатель: – Экология.
Странник: – Чего только не придумают. Воробьев и тех извели.
Писатель: – Давно не видел тебя. Думал – дальше пошел.
Странник: – В душу не лезь.
Писатель: – Извини… В душу. Хорошо сказал, правильно, точнее не придумаешь.
Странник: – Сам-то здесь торчишь.
Писатель: – Куда торопиться? Туда всегда успею. Весна. Погреюсь, посмотрю, а там видно будет.
Странник: – Вот и я не спешу. Остались дела.
Писатель: – Какие тут дела?… По пять капель бы сейчас. А то и по десять.
Странник: – Было бы в самый раз.
Из люка памятника появляется Олигарх.
Олигарх: – Опять?
Странник: – Что?
Олигарх: – Вот не понимаю. Вроде бы взрослые люди, простые правила должны знать. Сколько можно говорить? Пригрелись тут. Чего сидите?
Странник: – Тихо сидим, вежливо.
Писатель: – Соблюдаем. А что?
Олигарх: – Мешаете отдыхать!
Писатель: – Надо тебе было, уважаемый, не десять участков брать, а полкладбища.
Олигарх: – Не тебе, а вам.
Странник: – Здесь мы все на ты.
Писатель: – Ладно, пусть будет на вы, мы не гордые. Гектар бы взяли – сидели бы как на фазенде.
Олигарх: – Вилле.
Странник: – Какая разница?
Олигарх: – Вилла не бразильский курятник. Вилла – это бассейн, дворец, вид на Монако. Или на Сен-Тропе́. Фазенда! Что вы понимаете? Жизни не знаете, несете всякую дичь.
Странник: – Ты много знаешь?
Олигарх: – Не наглей! Все! Проваливайте! Чего у меня устроились? Сколько можно говорить?
Писатель: – Жалко, что ли? Ладно, пошли. (встает)
Олигарх: – Так! Сюда не наступать! И сюда! Это частная собственность.
Писатель: – Извиняйте. Забор бы поставили родственнички – было бы путем. Сэкономили?
Олигарх: – Кто это на мне сэкономил?
Странник: – Стол бронзовый, скамейки мраморные. На оградку тратиться не захотели?
Олигарх: – Не понимаешь. Ничего не понимаешь. Ослеп? Здесь все, как на носу палубы моего корабля – яхты то бишь 90-метровой. Какая ограда?
Странник: – Так чего от нас хочешь? Шли мимо, сели на скамейку. Заборов нет.
Олигарх: – Не про вашу честь! Сюда уважаемые люди заходят – помянуть, перетереть. Шагайте отсюда, голытьба.
Странник: – Говори, да не заговаривайся.
Олигарх: – Не нравится, так не лезь сюда.
Писатель: – Уходим, уходим. Чего уж тут, присесть на пару минут нельзя.
Странник: – Гнилью пахнет. Идем ко мне.
Олигарх: – Вот и пойди.
На несколько шагов отходят.
Писатель (обернулся): – Хотел спросить. Зачем вам теперь все это? Неужели жалко?
Олигарх: – Не твое дело! Залапали тут все, натоптали.
Писатель: – Так следов же не остается.
Олигарх: – Атмосферки пускаете. Не давите на меня своими аурами.
Писатель: – Извините, конечно, но вы просто жмот.
Олигарх: – Ну, наглый! Топай на свой – метр на метр, рубль на рубль. Там твое место – коробку картонную для дырявых галош уготовили. И еще тьма народу на пятачке притулилась. Коммуналка.
Писатель: – Зачем же так? Тесно, согласен. Но можно сказать – родовой склеп.
Олигарх: – Мой вазон больше, чем твой склеп.
Писатель: – Зато с родными рядом.
Олигарх: – Вот и толкайтесь лбами, гремите костями, убогие. Шатайтесь по своим углам, знайте место. А здесь солидные люди отдыхают.
Писатель: – Мы-то уйдем, а вы один на палубе своей останетесь.
Олигарх: – Да, на палубе. Да, один. Потому что заслужил. Потому что родня и партнеры по бизнесу оказали мне такое уважение. Зависть берет?
Странник: – Партнеры – это которые грохнули тебя?
Олигарх: – По себе судишь? Тебя грохнули. В мою сторону посмотреть боялись. Не посмели. Девяностые пережил, ни один волос с головы не упал. Все! Чтобы духу вашего здесь больше не было.
Писатель: – Хорошо сказал. Духу!… (Отходят. Пауза. Страннику) Вазон больше… Тоже мне. Тут недавно человека одного отпевали, потом сюда привезли. Участок крошечный, народа там много поместилось. Вся родня. Знал я его когда-то, в одной школе учились. Потом он вроде как поднялся, вышел в люди… (Хорошо сказал – вышел в люди.) В 90-е открыл мебельную фабрику. Трудился, зарабатывал. Денег хватало. Поездил, мир посмотрел. А когда в восьмом малый и средний бизнес посыпался, говорят, иноземцы к нам кризис свой привезли, а мы его зачем-то впустили… Короче, заказов не стало. Денег у людей стало мало. Закрыл он фирму. А потом… Что делать-то? Был он мужик рукастый, в юности хорошо рисовал. Вот и пошел в церкви и Храмы иконы реставрировать. За копейки. Ничего ему было не надобно. Казалось, все у него снова было. Нашел себя человек. (Хорошо сказал.) Помню, был он здоровый, весил килограмм 150. А сюда привезли, так места ему на участке досталось с пятачок. Открытка праздничная и то размером больше будет. Туда урну и поместили. Попрощался он со всеми. Ждать 40 дней не стал, пошел в арку и исчез. Безоглядно. Навеки, навсегда. Легко так, словно его там ждали. А может и ждали. Дело-то божеское – иконы спасать… А этот говорит – вазон. Размер. Какая разница… (Пауза.) А тебя что, грохнули?
