В новый мир нужно приходить как на работу: чтобы тебя ценили, уважали и боялись. С первым и вторым у меня, правда, не задалось. Зато сердечного трепета у единственного свидетеля имелось даже в избытке. Еще бы: ведь не младенец на свет явился, а покойница поднялась из гроба.
Этот неловкий момент случился как раз тогда, когда какой-то усатый тип склонился надо мной и с деловитым видом начал обшаривать руки и шею, явно что-то ища. А усопшая я возьми да и открой глаза. И не просто распахни их, а еще и заговори.
— Нашли что-нибудь интересное? — сипло поинтересовалась я, увидев перед собой одутловатое рябое лицо с полуоткрытым ртом. В нос ударило дурное дыхание замершего надо мной типа.
Он, услышав мой голос, вытаращился, замер, а потом тихо проблеял: «Ма-ма», - покачнулся и… потерял сознание. Видимо, от избытка чувств. У меня их, к слову, тоже оказалось немало. Правда, в основном не тонко-возвышенных, а банальных: голода, холода и саднящего горла.
Потому что я вдруг ощутила, как вокруг было стыло, жестко и темно, точно в склепе… Села в гробу, огляделась и поняла, что «точно» тут, похоже, лишнее. Беленые стены, небольшое оконце, расположенное выше человеческого роста. Через него была видна круглая луна. Ее свет лился сейчас через проем, превращая совсем уж непроглядный мрак в игру серых теней в углах.
Впрочем, я смогла все же различить каменные надгробия. Их было с десяток. У дальней стены стоял постамент из светлого то ли мрамора, то ли гранита. На нем возвышалась статуя девы в балахоне. Распущенные волосы, венок на голове, взгляд, воздетый к низкому сводчатому потолку, руки, сложенные на груди в молитвенном жесте, — все намекало на то, что покоиться тут, по правилам хорошего тона, положено с миром, а не воскресать посреди ночи.
Но я никогда не была поборницей этикета, так что критически глянула на саркофаг, в котором оказалась: плита того была сдвинута наполовину.
Да уж… Не нужно было быть гением, чтобы понять: меня похоронили! Заживо!
Что случилось? Я попала в аварию? Инсульт в двадцать с небольшим после селекторного совещания? Закоротило зарядку мобильного, и меня ударило током? Почему я здесь?
Попыталась вспомнить и… ничего! Словно я сама уже проснулась, а голова — еще нет. Мозги висли и не загружались, как тормозящий процессор.
А может, это оттого, что я начала осознавать: если бы не этот вор, то Дарья Стрельникова, очнувшись под плитой, могла бы…
Вот только почему я в склепе и саркофаге, а не в могиле и деревянном гробу? Это было бы… привычнее что ли. Хотя умерла я впервые, и предпочтения в вопросе погребений еще не успели сформироваться. Единственное, что стало ясно: у меня явно непереносимость к кремированию… Да такая, что от нее и помереть можно. С гарантией невоскрешения.
Да уж… Реши скорбящий отец не уложить дочурку сюда, а развеять прах по ветру, меня бы уже на этом свете не было. Хорошо, что папа был человеком практичным. И в делах собственной фирмы, и в семейных.
В любом случае я разберусь во всём, что случилось, только вот выберусь отсюда… Желательно не только живой, но и здоровой. Последнее было под вопросом, потому как холоднющий саркофаг ненавязчиво так намекал на насморк.
А я же лежала в нем в одном тоненьком саване. Жиденькая подушка и две простынки в качестве посмертного наследия не в счет.
Так что, я постаралась встать. Вот только тело, судя по всему, пока лежало, задеревенело и слушалось меня плохо. Даже мелькнула мысль, что, может, я и вправду стала каким-нибудь умертвием? Испугавшись, прижала дрожащий палец к яремной вене на шее и почувствовала учащенный пульс. Нет, все же живая…
С такими мыслями я и взяла ноги в руки. Вернее, ногу. Обхватила ее за голень ладонью и… Судорожно сглотнула. Пальцы были не мои! Слишком тонкие, музыкальные и без какого-либо намека на маникюр!
Лихорадочно начала ощупывать тело, искать себя. И… не нашла! Ни пресса, над которым работала в спортзале, ни короткой дерзкой стрижки, ни пирсинга в левом ухе… Вместо этого имелись тонкая талия, длинные светлые локоны и, судя по всему, большие неприятности.
— Так, Дашка, решаем проблемы по мере их поступления, — произнесла я вслух, чтобы хоть как-то приободрить саму себя.
Зря. Голос, прозвучавший в тишине склепа, был явно не предназначен для воодушевляющих речей, постановки задач и вообще руководства. С таким только подаяния и просить. Тьфу! Как меня так угораздило…
Зато злость добавила сил, чтобы восстать… Хотя, скорее, вывалиться из гроба. И едва я оказалась на полу, как увидела валявшийся на камнях ломик. Им, похоже, и отжимали надгробие. А рядом с инструментом, собственно, и самого отжимателя. И надгробия, и ценностей у покойников, почивших в склепе.
Судя по тому, как неспешно, едва заметно поднималась грудная клетка у рябого, он был жив. Только в обмороке. В нем же пребывали и все мои приличные слова по поводу того, как здесь холодно. В саркофаге, оказалось, еще ничего, не так мерзло…
Взгляд упал на вора. Тот был всяко богаче меня в плане одежды и обуви. Их-то я и решила позаимствовать. А что — кто первый очнулся, того и сапоги!
