Он вдруг засомневался, замешкался – всего на мгновенье, но ей хватило: Колючка немедленно врезала ему по яйцам краем щита.
Парни орали – никто не хотел ее победы. Но даже за общим гвалтом она расслышала, как Бранд застонал.
Отец наставлял Колючку: «Бей без продыху, а то сразу убьют». Так она и жила, к добру или к худу, – но чаще к худу. В общем, Колючка зло – и привычно – оскалилась и свирепо набросилась на Бранда.
Долбанулась плечом в плечо, щиты с грохотом столкнулись и заскрежетали, парень пятился, взрывая песок морского берега, и кривился от боли. Ударил в ответ, она увернулась и с низкого замаха долбанула своим деревянным мечом ему по икре – прям под край кольчуги.
Бранд, к чести своей, не упал, даже не крикнул – просто отскочил и скривился еще больше. Колючка расправила плечи: пора бы мастеру Хуннану засчитать ей выигрыш! Однако ж тот стоял и молчал, подобно статуе в Зале Богов.
Некоторые наставники считали, что учебный поединок мало отличается от настоящего и прерывать его надо только после смертельного удара – в смысле, смертельного, если б дрались заточенной сталью. Но Хуннану этого было мало: ему нравилось, когда учеников укладывали мордой в грязь. И лупцевали побольнее, чтоб жизнь медом не казалась. Колючка, надо сказать, ничего против не имела.
Поэтому она издевательски – и тоже привычно – улыбнулась и заорала: «А ну иди сюда, трус поганый!»
Бранду, конечно, силы не занимать – вон какой бычина. И решимости тоже. Но он уже хромал, да и выдохся, а еще ему приходилось идти в гору – Колючка быстренько заняла выгодную позицию. Она следила за каждым его движением: увернулась от одного удара, от другого, а потом ускользнула от неуклюжего выпада в голову. Дурачок даже и не заметил, что раскрылся сбоку. «Лучшие ножны для клинка – спина твоего врага», – учил отец. Бок – тоже ничего, если вдуматься. Ее деревянный меч глухо, словно бревно трескалось, ударил Бранду в ребра, тот беспомощно зашатался, а Колючка расплылась в ухмылке. Как же приятно вот так взять и наподдать кому-то!
Она уперлась ногой ему в задницу и несильным пинком отправила в прибой. Парень повалился на четвереньки, волна с шипением потянула за собой деревянный меч, а потом выкинула обратно на берег в мокрую грязь и водоросли.
Она подошла поближе. Бранд, кривясь от боли, быстро вскинул взгляд. Мокрые волосы залепили лицо, на зубах кровь – хорошо она ему двинула. Наверное, ей положено было жалеть поверженного врага. Но Колючка – не жалела. Никого. И уже очень давно. Жизнь такая, что не до жалости.
И она приставила ему к шее иззубренный деревянный меч и поинтересовалась:
– Что делать будем?
– Ладно, – он слабо отмахнулся. Еще бы, Бранд еле дышал, ему и говорить было трудно. – С меня хватит.
– Ха! – торжествующе выкрикнула она ему в лицо.
– Ха! – крикнула она враз поникшим парням на площадке.
– Ха! – крикнула она даже мастеру Хуннану и торжествующе вскинула меч и щит к плюющемуся дождем небу.
Ей вяло похлопали. Побурчали. Ну и все. А ведь она прекрасно помнила, как тут рукоплескали всякой фигне, а не победам. Впрочем, она, Колючка, здесь не за тем, чтоб всякие аплодисменты слушать.
Она здесь за тем, чтобы побеждать.
Иногда случается, что Матерь Война коснется не мальчика, как обычно, а девочки. И тогда ее отправляют к мальчишкам и обучают искусству боя. Но с каждым годом число их уменьшается: девочки предпочитают обращаться к естественным для их пола занятиям. А тех, кто не желает это делать добровольно, заставляют. А тех, кого не заставишь, бьют смертным боем, и травят, и орут на них – пока не выполют эту дурную траву с корнем и в отряде не останутся лишь славные мужи, природой предназначенные к воинскому делу.
Если ванстерцы переходили границу, или приплывали островитяне, или в дом забирался вор – о, женщины Гетланда быстро хватались за мечи и сражались не на жизнь, а на смерть. И неплохо сражались, надо сказать. Исстари так повелось. Но чтобы баба – и вдруг прошла испытания, принесла присягу и стала воином среди воинов в отряде? Отродясь такого не слыхали.
Нет, конечно, про это дело байки рассказывали. Песни пели. Но даже Старая Фен, прожившая на свете дольше всех жителей Торлбю – да что там Торлбю, люди говорили, дольше всех люди на свете! – никогда не видела такого за все несчетные годы своей жизни.
А вот теперь это взяло и случилось.
Сколько труда вложено. И травили ее, и лупили, но она всех их уделала. Колючка прикрыла глаза, Матерь Море поцеловала ее во взмокший лоб холодными солеными губами. Как бы отец обрадовался, будь он жив. Как бы гордился дочкой…
– Я выдержала испытание… – прошептала она.
– Пока нет.
Колючка никогда не видела, чтобы мастер Хуннан улыбался. И чтобы хмурился так, как сейчас, тоже не видела.
– Я сам решу, какие испытания тебе назначить. И сам решу, прошла ты их или нет!
И он оглядел шеренгу ее сверстников – парней шестнадцати лет от роду. Некоторые стояли, надувшись от гордости – как же, они уже выдержали испытание!
