I
По мощенной разноцветными булыжниками улице, спускавшейся к морю, торопливо шёл пожилой человек. Вся его фигура была какой-то несуразной: чрезвычайно широкие брюки и довольно объемная талия никак не сочетались с узкими плечами и маленькой головой, которую венчала тёмная шляпа-котелок. Издалека фигура этого господина казалась совершенно треугольной, что усугублялось плащом, полы которого раздувались от быстрой ходьбы.
– И как ему не жарко? – спросил инспектор Моррисон. Впрочем, это было не более чем мыслью вслух. Погода и в самом деле не предполагала столь тёплого одеяния: старший констебль Барнсли, стоявший рядом с инспектором на просторном балконе полицейского управления, даже обмахивался большим почтовым конвертом, хотя солнце начинало садиться, и зной был уже не таким, как днем.
– Осмелюсь заметить, возраст. У меня матушке за семьдесят, так она и летом зябнет.
Инспектор молча кивнул, и констебль продолжил:
– Так вот, я и подумал, что некуда ему больше этот велосипед спрятать, как в сарайчик к тётке – она еле ходит, сама туда никогда не заглядывает, а ключ у него есть. Подхожу: и точно, на земле перед сарайчиком следы колёс! Я прямиком к нему. «Что же ты, – говорю, – под суд захотел? На своей же улице воровать – это вообще дело последнее!» Он сначала сделал вид, что не понимает, а как я попросил ключ взять да сарайчик тот открыть, чуть не разревелся. Девятнадцать лет, а стыдоба такая! Говорит, зависть взяла – он давно точно такой же велосипед хотел, да больно дорого.
– Понятно. – Моррисон провел рукой по коротким усам. – Протокол составили?
Констебль виновато склонил голову:
– Так это, сэр… Я подумал, что хватит беседы. Велосипед он уже вернул, хозяин не в претензиях. Поругался, но простил. А протокол писать по всем правилам – значит, судить парня будут. Я поступил неправильно, сэр?
– Да нет, всё верно. Но за парнем пусть приглядывают.
– Слушаюсь.
Пока шла беседа, нескладный господин дошёл до угла, где выгружали бочки с рыбой, и что-то спросил у рабочих. Те указали в сторону полицейского управления.
– А джентльмен-то к нам. Джим, встретьте, узнайте, что у него за дело.
Констебль еле заметно улыбнулся, как делал всегда, когда начальник называл его просто по имени, и пошёл на первый этаж. А спустя пару минут ввел в кабинет Моррисона господина в расстёгнутом плаще, крепко державшего свою тёмную шляпу двумя руками.
– Мистер Томас Олви. Говорит, по делу о ночном взломе, – отрапортовал констебль.
Моррисон указал гостю на стул и всем своим видом показал готовность внимательно его выслушать. Однако тот еще долго протирал платком шею, оглядывал кабинет, где кроме письменного стола, нескольких стульев и шкафов с бумагами ничего примечательного и не было, или начинал теребить край свежей газеты, торчавшей из кармана плаща. В конце концов инспектор не выдержал:
– Итак, что вас привело ко мне?
– Наш констебль, Норридж, посоветовал к вам обратиться. Он сказал, что дело непонятное, только сэр Говард Моррисон может разобраться. То есть вы… – тут мистер Олви обезоруживающе улыбнулся. Поймав его взгляд, чем-то напомнивший бассет-хаунда, инспектор еле подавил улыбку и заверил, что сделает всё возможное.
– Благодарю! Просто ко мне в первый раз кто-то проникает в дом. Я привык к спокойной жизни, а тут…
– Давайте подробнее. Где вы живёте?
– Я снимаю виллу «Вязы» в полумиле от Каперны. Место замечательное, сквозь сосны видно море, это так успокаивает… Дом не очень большой, но в два этажа. На первом – гостиная, кухня и комнаты моих слуг.
– Кто они? – Моррисон делал быстрые пометки в своем блокноте.
– Это чета Дуглас, Майкл и Эмма, они у меня уже двадцать с лишним лет, ведут всё хозяйство. Да, а на втором этаже – моя спальня и что-то вроде большой библиотеки, где всё и случилось. Я привёз с собой несколько картин, а нынче утром одну из них нашел на полу с разломанной рамой. Кто-то ночью проник в дом и сделал всё это, а вот зачем?
– А как проник?
– Вот это и непонятно. Двери и окна были заперты.
– Хм… Что-нибудь из вещей пропало? Или, может быть, также повреждено?
– Нет. Я на всякий случай проверил бумаги, но они все на месте. Другие вещи тоже.
– Любопытно. И вы ничего не слышали?
– Абсолютно ничего. Но я не очень чутко сплю. Слуги тоже мистеру Норриджу ничего не смогли сказать.
– А могло получиться так, что картина просто упала, и рама разбилась? Или что это случилось не ночью, а, скажем, вчера днём, когда вы в очередной раз были на прогулке?
Олви удивлённо уставился на инспектора:
– Я и правда каждый день совершаю большие прогулки, по совету своего доктора… А как вы об этом узнали?
– Так, мелочи. Например, ваш загар, которого нет под шляпой. И то, что вы отпустили извозчика до того, как доехали до полицейского управления, хотя не знали точно, где оно находится, тоже говорит о привычке к пешим прогулкам. Вы же не пешком шли из Каперны?
– Конечно нет, это мне было бы уже не по силам! Вчера я бродил по берегу моря, в это время и правда можно было бы забраться в дом, но вечером я допоздна читал в библиотеке, и картина висела на месте. И сама так упасть она не могла. Утром я обнаружил её возле окна, а ведь она висит над камином…
