Сознание возвращалось толчками. Картинки каких-то былых событий вспыхивали и угасали, а Он никак не мог остановить этот быстро сменяющийся калейдоскоп лиц, обрывков разговоров, пейзажей; все тут же гасло в темноте небытия, оставляя загадку и досаду: что это, кто Он, перед чьим сознанием вспыхивают и гаснут эти странные яркие видения. В следующий момент Он осознал свое тело, и с трудом открыл глаза. Калейдоскоп картинок и темнота небытия сменились белым больничным потолком, не очень чистым, с трещинами и желтыми разводами. Он точно знал, что этот потолок именно больничный, но откуда эта уверенность, как Он сюда попал, и даже кто Он такой, на данный момент оставалось загадкой.
И тут в его разуме впервые возникла устойчивая картинка-воспоминание: он идет рядом с девочкой лет десяти, и несет два чемодана. Чемоданы, особенно правый, весомо оттягивают обе руки, но ни в коем случае нельзя показывать, что ему тяжело, а то, не дай Бог, девочка подумает, что он слабак, и предложит свою помощь. И еще: душу переполняет чувство радости от выполненного какого-то очень важного долга, и кажется: с этого момента жизнь пойдет совсем по-иному, и впереди только радостный смех и чистое небо над головой.
Андрей – только сейчас он вспомнил, что его зовут Андрей Данилов – тихо застонал и попробовал пошевелить сначала руками, потом ногами: это ему, хоть и с большим трудом, удалось, но одновременно возникло какое-то неудобство в носоглотке. Он подвигал языком, затем сделал несколько глотательных движений, и понял, что через нос и глотку введена тоненькая гибкая трубка.
«Это еще зачем»? – Недовольно подумал Андрей. – «Я серьезно болен? По-моему такие трубки для введения жидкости через нос в пищевод ставят больным, которые не могут питаться естественным образом. В этом, конечно, нуждаются либо больные в коме, либо с операциями на гортани и пищеводе – при раке, например».
Откуда у него эти познания в принципе, Андрей не знал, на всякий случай он потрогал свое лицо и шею, но, кроме трехнедельной щетины, ничего не обнаружил – ни шрамов, ни ран, ни фистул.
«Ну, слава Богу, вроде бы операции не было», – удовлетворенно подумал Андрей, – «значит я болен какой-то другой болезнью. Или болел и выздоровел»?
Андрей прислушался к другим своим ощущениям, но вроде бы нигде ничего не болело, беспокоил только почти чистый лист памяти, он совершенно не мог вспомнить, как жил до момента пробуждения, а также держалась мучительная слабость, и каждое движение давалось с огромным трудом. Андрей осмотрел помещение, в котором находился: это был небольшой бокс, с кроватью, тумбочкой и подставкой для капельницы. Никаких других предметов, которые бы хоть как-то разъясняли в какой больнице, и в каком отделении он находится, не оказалось. А впрочем, может чего-то он и не увидел, поскольку тело двигалось с трудом, словно разучилось выполнять приказы сознания.
«Что же могло произойти»? – В тоске ломал голову Андрей. Невозможность вспомнить свою жизнь, и идентифицировать свою личность вызывали в нем почти панику. Правда он помнил свое имя и фамилию, а так же понимал, где находится, и знал назначение тех немногих предметов, которые его окружали. Держалось ощущение, что весь мир сосредоточен в этой больничной палате, а что там за окном – совершенно не понятно, поскольку уровень кровати был ниже уровня подоконника, и кроме неба и облаков («Вроде бы летние облака», – подумал Андрей), ничего нельзя было увидеть в лежачем положении. Казалось странным еще и то, что в видении, которое держалось в его сознании после пробуждения, он видел себя, несущего чемоданы рядом с какой-то девочкой лет десяти, причем ясно осознавал себя ее ровесником – десятилетним мальчиком. Что было до и после он не мог никак вспомнить, словно бы и остался ребенком, но, судя по щетине на щеках, десятилетним мальчишкой быть он никак не мог. Чтобы еще больше в этом удостовериться, Андрей с трудом преодолевая явно несоразмерную ощущениям тяжесть, сдвинул одеяло, и скосил глаза вниз, желая себя рассмотреть. Нет, это было тело (кстати совершенно голое) взрослого человека, только сильно исхудавшее, с какой-то неприятной, сухой, словно бы пергаментной кожей. Осмотр своего тела так же не принес никаких разъяснений.
«Может я в автокатастрофу попал и у меня была травма черепа, и какое-нибудь сильное сотрясение мозга, которое мне память отшибло»? – Подумал Андрей на всякий случай еще раз ощупывая голову в поисках следов травмы. Нет, никаких повязок, гипсов и следов травмы не оказалось, и тем не менее он ясно помнил, что какие-то тяжелые, даже трагические события его жизни, связанные именно с автокатастрофами имели место, правда и факта того, что он попадал под машину, или в какое иное автомобильное происшествие он (впрочем, как и все остальное), припомнить не мог.
«Все же, наверное, какая-то катастрофа была», – пытался убедить себя Андрей, – «ведь явно что-то связанное с автомобилями припоминается. А то, что следов не видно, и ничего не болит – мало ли как это могло произойти. Переломов явно нет, но может я ехал в машине, и авария как-то так произошла, что было просто сильное сотрясение, или я обо что-то мягкое головой ударился – о ту же спинку сидения, например. Просто тряхнуло с такой силой, что я сознание потерял и памяти лишился. Конечно, может это и какое-то психическое или неврологическое заболевание. Правда, не припомню, при каком заболевании человек может вот так всю свою жизнь забыть, оставаясь в остальном вполне нормальным… хотя, с чего это я взял, что я нормальный»? – Тем не менее, Андрей почему-то был уверен, что он вполне нормален во всем, что не касается памяти.
