В тот год весна не спешила занять престол власти. На дворе березозол[1] месяц, а лошадь, ступив на рыхлый снег, проваливается по брюхо. Пять месяцев свирепствуют морозы, загоняя людей и скотину в теплые жилища. Такой холодной зимы и снежной весны старцы не помнят. Они неделями не выходят на улицу, кровь не та – не гоняется по уставшему телу, – лишь вздыхают и рукавом нательной холщовой рубахи смахивают капельки слез с полуслепых глаз.
В Боярском городище седовласых старцев осталось трое. Два лета назад неведомая болезнь покосила много северян, особенно не жалела детей и стариков. Малые угасали за два-три дня, старики мучились долго, и никакой отвар, никакое снадобье знахарки Кривозубой не помогали. Болезнь не местная, завезённая. Тем и страшна, не знает Кривозубая, чем изгоняется из болящего.
Глава городища Нахаб схоронил двух детей: дочь и сына.
О дочери печаль была скорой – не впервой ему терять детей, да и не мужское дело печалиться. Смерть же сына подкосила под корень. Не стало единственного наследника, и Боярское городище, когда Нахаб соберётся на Калинов мост[2], перейдёт под власть другого рода.
Главенство Нахаб получил от своего отца, тот – от своего, и так – до могучего телом и умом Бояра. Много вёсен назад он властной рукой объединил вокруг себя беспризорных северян, в совете с мудрыми старцами, их всегда почитали, установил порядки и хитростью, а когда надо, и ласкою поддерживал устои совместного прожиДанимирия.
Те соплеменники, которые не хотели подчиняться новым законам, жили прежней жизнью – сами по себе. Лишь в походы против степного народа собирались во главе с воеводой, по решению старцев временно выбранного на почётное место. По возращении разбредались по своим хижинам, где каждый себе был и хозяином, и добытчиком, и заступником от врагов, которых у северян всегда было предостаточно. Один лесной народ чего стоит! От этого гибли северяне десятками, иной раз – сотнями, и, как ни спешили северянки рожать детей, каждый год по ребёнку, не множилось племя.
В юности Бояр жил, как все. С отцом ходил на охоту, весной пахал землю, сеял гречиху и просо. За свои пятнадцать вёсен успел сходить с родичами в поход против степняков. В ночь на праздник Лады[3] привёз и сбросил у порога выкраденную неподалеку северянку и с этого дня обзавёлся своей хижиной.
Жену приглядел работящую, лицом ладную. Не зря звали Ясной. Она рожала детей каждый год и быстро старилась, но не приводил он в дом вторую жену. На укоры соседских мужиков, что, мол, силёнок маловато сразу двух употчевать, лишь усмехался в бороду. Присох он к Ясной, и она отвечала ему взаимностью. И не о том он постоянно думал. Болела его душа, разрывалась на части. Он видел что народ северянский трудолюбивый, смелый, выносливый, и в храбрости равных ему нет, а живёт бедно, голодно. Враги беспощадно уничтожают северянских воинов, детей и женщин пленяют, уводят с собой, и никто из них назад не возвращается.
Думал он, думал и, однажды придя к своему кровному брату Шатуну, предложил охотиться и обрабатывать землю вместе.
– Это как так? Совместно?
– Вот так. – Рассказал Бояр брату всё по порядку, поведал, какая выгода будет каждому роду в отдельности и всем северянам вместе.
Долго разговаривали, не один зимний вечёрок просидели за мёдом. Пользу в объединении Шатун сразу уловил, а как нажитое добро делить без обиды, в толк взять не мог. Бояр и смеялся над ним, и ругал его, и уговаривал. Под конец говорит:
– Наши хижины рядом стоят. Давай их одним частоколом обнесём. Получатся общий двор, общий амбар, ледник и стол. И ничего делить не нужно. Наперво так будем, потом еще что испробуем.
На том и решили – как снег долой, жить сообща, помогая друг другу.
Ждать выгоды от такого сожительства пришлось недолго. Боярский род крепнул и множился. Другие семейства сначала только приглядывались, как дела пойдут у хитрецов, потом стали поговаривать:
– Гляди, вот Бояр да Шатун сколько зверья-то припасли на зиму и дрёвен из лесу натаскали. Собираются избу бревенчатую ладить. Правильно. Чего в хижине-то жить?!
Пришло время, и Девян, один из глав рода, что жил неподалеку от боярского двора, пришёл с поклоном к Бояру и попросился к нему за один частокол. Через несколько вёсен в первом северянском городище, который так и стал называться Боярский, насчитывалось до двадцати хозяйств.
Другие семейства, глядя на удачу Бояра, сговаривались, обносили частоколом строения. Старейший зажиточного рода или хитрый да умный северянин становился во главе всего городища или веси[4], если по числу жителей до городища не дотягивало. Так год за годом и стало городищ и весей по всей северянской земле не счесть.
