Моя матушка была шлюхой, зарабатывающей на жизнь постыдным ремеслом, а именно – продажей своего тела. Об этом я узнала чуть ли не с пеленок, так как будни всех жителей нашего небольшого и бедного квартала были у всех на виду, и большинство женщин промышляли тем же, что и она.
Когда Матильда Амбр выходила на промыслы, меня, крохотную малютку, на время передавала какой-нибудь из своих коллег-соседок, чтобы те позаботились обо мне, пока она работает. А потом матушка забирала меня обратно. Потому что отца у нас не было, да и других родственников тоже.
Так я и росла, постепенно взрослея и понимая, что, по всей видимости, ремесло потаскуньи достанется мне по наследству, и я тоже буду вынуждена им заниматься.
Я же любила иное: моей страстью были ткани. Несмотря на бедность, я находила способ доставать яркие лоскутки, выпрашивая их у портних, и шила из них одежки куклам, которых тоже мастерила сама. Я придумывала им роскошные наряды – платья, юбки, длинные рубашки к которым пришивала пуговицы и бусины, оброненные кем-то на дороге.
Но так не могло продолжаться вечно. И вот, в один из дней, когда я достигла совершеннолетия, матушка привела в дом мужчину. Это был красивый рослый шатен с пронзительным взглядом. Его синие глаза заворожили меня с первой же минуты, как только я их увидела.
– Зузунда, – позвала меня мама, – твой первый клиент, принимай.
– Что?.. – удивилась я, зардевшись, словно роза, так как у нас не было никакого предварительного разговора, только неясные намеки, и те…
– Я сейчас ухожу, – по-деловому скидывая из себя бежевую накидку с беличьей опушкой и облачаясь в короткое меховое пальто, бросила она. – А ты можешь располагать моей спальней. И да, поменяешь потом постельное белье, все.
Бросив мне на прощание воздушный поцелуй, маменька умчалась по делам, я же так и осталась стоять, словно громом пораженная. В моих руках была новая тряпичная кукла, пошитая мной из старой простыни, льняной, бывшей некогда белой, но потом окрашенной (мной же) в цвет человеческой кожи при помощи заварки чая. Я уже тогда была такой мастерицей, что умела создавать нереально изысканные игрушки, и лицо Машеньки было словно живое. Глазки я делала из отшлифованных стеклышек, поверх которых клеила растертую в порошок яичную скорлупу, потом красила; приделывала реснички из шерсти черного кота, губки вырезала просто на ткани, потом сшивала, подложив в нужные места специальные валики…
– Ты что это, в куклы еще играешься? – не обращая внимания на мое смущение, незнакомец сделал уверенный шаг в мою сторону.
– Нет… Да, это я сама пошила, – решила похвастать я, еще до конца не осознавая того, что может произойти. – Правда же, красиво?
– Сама? Хм… – мужчина остановился, озадачено глядя на мою куклу. – Не может такого быть.
– И отчего же не может? – хмыкнула я, постепенно расслабляясь. – Я шью давно, очень люблю этим заниматься. Знаете… я ведь мечтаю когда-то открыть свой собственный салон женской одежды! Ведь я умею шить, вот посмотрите!
Подбежав к платяному шкафу, я открыла дверцу и продемонстрировала гостю ряд изысканных нарядов, которые смастерила сама, используя старые платья и пришивая к ним новые части, изменяя их до неузнаваемости.
– Да, интересно, – медленно подходя к выставке, мужчина меж тем не отводил заинтересованного взгляда от моего лица. – А еще что ты умеешь так же хорошо делать, как и шить?
– Умею пироги печь, убираться, вот, кукол мастерю… – отступая немного дальше, я поняла намек, наконец-то осознавая, чем мне необходимо будет заняться с этим человеком.
«Мой первый клиент, – пронеслось у меня в голове. – Но я не хочу! Еще слишком рано. И вообще – не хочу».
– Так, и где там маменькина спальня? – все-таки наступая на меня, низким баритоном спросил шатен.
– Я… Я не хочу, – прижимая к себе куклу, пробормотала я.
– Как – не хочу? Деньги-то уплачены, и притом не малые!
– Но маменька меня не предупредила, и я… я не готова, мне нужно… Я не могу!
– Эй, малышка, что за фокусы? – набычился мужик. – Я – Бенджамин Сидоров, и не привык, чтобы мне отказывали! Давай, Зузу, или как там тебя зовут, побыстрей готовься, а пока покажи мне эту вашу спальню.
– Она там, – дрожащей рукой я указала мужчине на белую дверь, за которой располагалась широкая кровать, которую маменька никогда не использовала как рабочее место. Она вообще никогда раньше не приводила в дом мужчин, и почему решила сделать это сейчас, я не понимала.
– Хорошо, я иду туда. А ты, Зузунда, – рявкнул Бенджамин, – чтобы была в спальне не поздней чем через десять минут, время пошло!
Он удалился, я же, громко всхлипнув, направилась в небольшую каморку, окно которой выходило в тесный переулок. Там у нас с маменькой была помоечная. Кое-как нагрев на примусе воды, я налила ее в широкий медный таз и, упершись руками в его край, застыла, так и не решаясь снять с себя одежду.
Да, с того самого дня, как мне исполнилось восемнадцать лет, я ожидала, что все произойдет, но чтобы так, без предупреждения…
