Несколько мгновений великан спал мирно, но потом на его лицо упала капля, три капли, двадцать капель.
Его ноздри раздулись, ресницы дрогнули. Голова перекатилась по камню.
– Уйди, одноглазый чертенок! Уйди! – прохрипел он. Лежащая на груди рука поднялась, будто отстраняя что-то. Вокруг нее обмоталась цепь.
Эти возгласы и дребезжание цепи разбудили маленького человечка, прикорнувшего под боком большого. Он привстал на колени, и пальцы великана тут же вцепились в его узкие плечики.
– Успокойся, хозяин! – прошептал маленький. – Свет мой, господин мой, любовь моя, жизнь моя!
– Я сон видел, Нойед…
– О чем, хозяин? Что тебе снилось?
Голова маленького заслоняла луну, окруженную ореолом. Крестьяне при виде его предсказывают, что через пять дней пойдет дождь, но так не всегда бывает – заволокут тучи небо, и все на этом.
– Мне снился ты, Нойед.
– Я, хозяин?
– Да, только гораздо моложе, как в давние времена. Грязный и перепуганный, ты лежал на земле, а я вместе с другими…
– Хозяин?
– Либо ты, Нойед, знаешь то, чего я никогда не пойму, а сказать мне не хочешь, либо я знаю то, что, вопреки всей своей борьбе с рабством, никогда не решусь сказать.
– Хозяин… – Нойед уткнулся лбом ему в грудь.
– Погоди-ка. – Горжик нащупал ошейник, слишком большой для тощей шеи Нойеда. – Не надо тебе больше это носить, пора вернуть его мне. – Он разомкнул петлю, но маленькие пальцы Нойеда судорожно, чуть не до кости, вцепились в его запястья.
– Что такое? – Волосы Нойеда пахли псиной и мокрыми листьями.
– Не забирай его у меня!
– Почему?
– Ты сказал, что один из нас непременно должен его носить…
– Здесь да, но днем его ношу только я, как символ существующего в Неверионе рабства.
– Не надо!
Сухой лист трепетал на перилах, словно собираясь слететь с крыши навстречу чьим-то глазам, обращенным вверх.
– Чего не надо?
«Он слышит голоса всех, кто умолял отдать им его ошейник», – думал маленький.
«Я мог бы поймать этот листок и спасти его от тысячи грозящих ему опасностей», – думал большой.
– Это украшение не для тебя, хозяин. Оставь его мне! – Листок упорхнул прочь. – Позволь быть твоим знаменосцем. И это тоже… – Нойед потряс цепь с позеленевшей астролябией на груди Горжика. – Завтра ты встречаешься с бароном Кродаром при Высоком Дворе, зачем тебе это? И еще вот… – Он коснулся ножа на бедре Горжика. – Ходи голый, хозяин. Твоя нагота скажет о тебе больше, чем любые доспехи и украшения.
– Почему ты так говоришь?
– Смотри, хозяин! – Нойед перекатился на живот. – Смотри!
Горжик приподнялся на локте.
Часть зубцов у края крыши обвалилась, и между ними виден был двор. У пристройки, вокруг костра, стояли люди – как с оружием, так и без.
– Мы лежим на крыше твоей ставки, а это твои сторонники. После сегодняшней победы ты всего на шаг от того, чтобы стать самым могущественным человеком в Неверионе.
– Нет, Нойед, – хмыкнул Горжик. – В Колхари и тем более в Неверионе моя власть ничего не значит. Победу мы одержали случайно, и плохим я был бы мятежником, если бы чрезмерно ею гордился.
– Но ты можешь стать самым могущественным из всех. И чтобы это случилось, кто-то – да хоть бы и я – должен верить, что это возможно. Ходи голый, хозяин. Пусть твое бесстрашие послужит тебе защитой, а мне позволь носить… нет, позволь мне быть твоим символом.
– Я не понимаю тебя, Нойед.
– Посмотри вон туда. – Нойед теперь показывал не на мужчин и женщин, собравшихся у костра, а вдаль, где при луне чернели холмы. – Видишь, там туман собирается. К рассвету он затянет весь Колхари и будет держаться, пока солнце его не выжжет. Спустись в этот туман нагим и слейся с ним воедино. Без признаков, по которым люди тебя узнают, ты станешь для них невидимым – по крайней мере, таким же бесплотным, как этот туман. Твоя власть – невеликая пока, но растущая – станет безграничной и вездесущей. Вот чего ты можешь достичь, став невидимым, отринув все свои знаки отличия. Ты будешь проходить по всем городам империи, как туман, в то время как я…
