Созвездие Дракона. Тритон. Инферно-3. 3172 г.
– Эй, Мышонок! Сыграй-ка что-нибудь, – крикнул от стойки один из стоявших там механиков.
– Так и не вязли ни на один корабль? – поинтересовался другой. – Твой спинной разъем того и гляди заржавеет. Давай же, отбацай что-нибудь!
Мышонок перестал барабанить пальцами по краешку стакана. Собираясь сказать «нет», он уже был готов сказать «да». Затем он нахмурился.
Взгляды механиков тоже стали недовольными.
Это был старый человек.
Это был крепкий человек.
Руки Мышонка ухватились за край стола, когда этот человек качнулся вперед. Его бедро шаркнуло по стойке. Носок ноги зацепил ножку стула, и тот отлетел в сторону.
Старый. Крепкий. И третье, что заметил Мышонок – слепой.
Он покачивался перед столом Мышонка. Его рука поднялась, и желтые ногти коснулись щеки парнишки (паучья лапа?).
– Эй, парень…
Мышонок вглядывался в его глаза за тяжелыми, мигающими веками.
– Эй, парень! Ты знаешь, как это выглядит?
Должен быть слепым, – подумал Мышонок. – Ходит как слепой. Голова вытянута вперед. А его глаза…
Человек опустил руку, нащупал стул и пододвинул его к себе. Стул скрипнул, когда он с размаху опустился на сиденье.
– Ты знаешь, как это выглядело? Как это ощущалось, как это пахло, а?
Мышонок покачал головой. Пальцы опять коснулись его щеки.
– Мы возвращались, парень, имея слева три сотни солнц Плеяд, сверкающих как россыпь драгоценных камней, и абсолютную черноту – справа. Корабль был мной, а я – кораблем. Вот этими разъемами – он коснулся контактов на запястье, – я был связан с управляющим устройством паруса. Потом, – щетина на его подбородке поднималась и опускалась в такт словам, – из-за тьмы – свет! Он был всюду, слепил наши глаза, мы словно находились внутри аннигилятора и не могли пошевелиться. Это выглядело так, будто вся Вселенная взорвалась и неистовствовала. Я же не мог отключить свои ощущения! Я не мог даже отвернуться. Все цвета, которые только можно представить, переливались вокруг, прогнав ночь. И последнее: стены пели! Магнитная индукция заставляла их вибрировать, и корабль был полон грохота. А потом стало уже поздно: я ослеп. – Он откинулся на спинку стула. – Я слеп, парень. Но что это за забавная слепота: я могу видеть тебя. Я глух, но понимаю большую часть того, что мне говорят. Обонятельные центры в моем мозгу мертвы и я не ощущаю вкуса пищи. – Его ладонь легла на щеку Мышонка. – Я не могу понять, какая у тебя кожа. Большинство осязательных центров также мертвы. Моя ладонь не ощущает: чего она касается – гладкую кожу, или щетину. – Он засмеялся, и стали видны его желтые зубы и ярко-красные десны. – Что ни говори, а Дэн ослеп забавным образом. – Его рука скользнула по куртке Мышонка и ухватилась за шнурок на ней. – Да, забавным образом. Большинство людей слепнет в темноте. А у меня перед глазами огонь. Там, в черепе – съежившееся солнце. Свет хлещет мою сетчатку, вспыхивает радугой и заполняет каждый уголок мозга. Вот что у меня теперь перед глазами. А тебя я вижу частями. Ты – солнечная тень на фоне всего этого ада. Кто ты такой?
– Понтико, – представился Мышонок. Голос скрипнул, будто рот был набит шерстью и песком. – Понтико Провечи.
Дэн поморщился.
– Твое имя… Как ты сказал? С головой у меня тоже не все в порядке. Там у меня как будто хор голосов, орущих мне в уши двадцать шесть часов в сутки. Это все нервы. С тех пор, как взорвалась эта звезда, они посылают в мозг один сплошной грохот. Вот почему я слышу тебя, как если бы ты кричал в сотне ярдов от меня. – Дэн закашлялся и откинулся на спинку стула. – Откуда ты? – спросил он, вытерев губы.
– Отсюда, из созвездия Дракона, – ответил Мышонок. – С Земли.
– С Земли? Не из Америки? Ты жил в маленьком беленьком домике на тенистой улочке, а в гараже у тебя стоял велосипед?
– Да, – подумал Мышонок, – и слепой, и глухой.
– Я… Я из Австралии. Из белого домика. Я жил под Мельбурном. Деревня. И велосипед у меня был.
– Давным-давно, не так ли, парень? Ты знаешь Австралию? Это на Земле.
– Бывал проездом.
Мышонок заерзал на стуле и думал, как бы ему смыться.
– Да. Так все и было. Но ты не знаешь, парень. Ты не можешь знать, каково это – коротать свой век с Новой в мозгах, вспоминая Мельбурн, вспоминая велосипед. Как ты сказал, тебя зовут?
Мышонок покосился налево – на окно, потом направо – на дверь.
– Не могу вспомнить. Это солнце все вышибло у меня из головы.
Механик, слушавший весь этот разговор, отвернулся к стойке.
– Ничего не могу больше вспомнить.
За соседним столиком темноволосая женщина и пришедший с ней блондин, ее спутник, тщательно изучали меню.
– Меня послали к докторам! Они сказали, что если перерезать нервы, зрительные и слуховые, отключить их от мозга, то грохот и сияние в глазах, возможно, прекратятся. Возможно? – он поднес руки к лицу. – А эти силуэты людей, которые я пока еще вижу – они тоже исчезнут? Имя! Скажи мне свое имя!
Мышонок давно уже держал наготове фразу:
– Я извиняюсь, но мне уже пора.
Дэн закашлялся, закрывая уши руками.
– А, это был свинячий полет, собачий полет, полет для авантюристов. Корабль назывался «Рух», а я был киборгом капитана Лорка фон Рея. Он повел нас, – Дэн перегнулся через стол, – чуть ли, – его большой палец коснулся указательного, – чуть ли не в самый ад. И привел обратно. Он сделал достаточно для того, чтобы любой мог проклясть его и этот чертов иллирион. Любой, кто бы ни был. Откуда бы он ни был. – Дэн закашлялся, голова его затряслась. Руки его, лежащие на столе, подергивались.
