Марина оттолкнулась от бортика и резко, нервно поехала в противоположный угол. В пару подсечек пересекла каток. Остановилась лишь оказавшись в относительном уединении. Выдохнула, потёрла переносицу и обернулась. Ваня так и стоял возле тренера. Смотрел на неё. Она едва не зарычала.
И что он так смотрит?! Да, она снова на взводе, зато он… он как всегда спокойный. Спокойный, обходительный… Да чтоб его!
Вот так у них всегда – чуть что, Марина вспыльчивая и нетерпеливая, а Ванечка… А Ванечка агнец небесный. Сейчас – как обычно. Конечно, перья у них полетели исключительно по её вине. Исключительно. Потому что она, видите ли, не смогла вовремя взять себя в руки и успокоиться. А как она может успокоиться, если у них Олимпиада через две недели, а что-то постоянно происходит не так?! То подкрут через одно место, то поддержка косая, как Пизанская башня?! Ещё и соперники по сборной…
Она посмотрела на вице чемпионов России. Те рассекали лёд в другом конце катка. Мария Матрёхина со своим партнёром – высоким, широкоплечим… В последнее время она всё больше начинала действовать ей на нервы. В сущности, ничего особенного – ни какой-то сверхтехники, ни катания, а самомнение выше крыши. И ладно бы только эти. Ещё и следующие впритык за ними Липатова с Никольским. Вот те вообще звёзды звёздами. Знает она таких звёзд. На букву «п».
Раздражение, и без того сильное, стало ещё сильнее, когда она заметила, что Ваня направляется к ней. Выдохнула. Почему во всём вечно виновата именно она? Да, она максималистка, да, она придирается и к самой себе, и к нему. Вгрызается, ковыряется… Да, да и ещё миллион раз да. У них должно быть всё только лучшее – костюмы, образы, программы. Скольжение и техника. И сама она должна быть лучшей. И он должен быть лучшим.
Каждый раз, выходя на соревновательный лёд, она проверяла их костюмы, наносила на лицо макияж и тщательно укладывала волосы. Каждый раз она говорила ему, что любая мелочь имеет значение. Для неё. Потому что искренне так считала. А он отмахивался. Не всегда, но часто. Она вызывала у него желание отмахнуться. И раздражала его. Она всю жизнь его раздражала. И раздражает. И вот теперь снова. И снова, и снова…
Потому что лутц, которым они заменили тройной тулуп, перестал получаться, а времени до главного старта четырехлетки оставалось всё меньше и меньше. Но у китайцев – четверной выброс, у канадцев – космические компоненты, а у Липатовой четверной подкрут.
А у них лишь невероятное скольжение, опыт, скатанность, синхронность, чувство стиля, артистизм… Много у них всего, но этого может не хватить. И она отлично всё понимала. И Ваня, она точно знала, понимал. И тренер их понимал. И соперники тоже.
Спорт – та же лотерея. Один неверный шаг, и от счастья плачет кто-то другой. Но если не предпринимать попыток, к чему тогда вообще борьба? Только Ваня день за днём неустанно повторял, что им не стоит, что они не должны… И не только это. Много всего.
Она злилась, а он оставался спокойным. Спокойный, обходительный и надёжный! Как обычно! А она истеричная стерва. Как обычно. И как он её только терпит? Ах, да, у них же скольжение, скатанность, чувство стиля, опыт и ещё столько всего за плечами, что и не перечесть.
Подъехав к ней, он посмотрел сверху вниз, а затем, ничего не сказав, сделал небольшой круг. Марина выдохнула и поехала следом. Она может сколь угодно злиться, но разве это что-то изменит? Столько лет они уже вместе – рука об руку. И всегда вот так – слишком разные. Он – спокойный, она – взрывная. Она вспыхивает, а он гасит. Огонь и лёд…
Всё ещё раздражённая, она уже сама подъехала к нему и заскользила рядом. Молча. Оба знали – очередная ссора ничего не изменит. Потому что так у них уж повелось – ссориться и отпускать, а потом выходить на лёд. На льду они были идеальной парой, и за это болельщики прощали им даже то, что вне катка они – совсем разные. Потому что каждый свой прокат они превращали в волшебное действо. Страсть, нежность, любовь, боль…
Тренировочное время было слишком дорого для того, чтобы тратить его попусту, и уже через минуту они снова зашли на параллельный прыжок. Движение спиной назад, подсечка, другая, толчок опорной ногой.
Марина сгруппировалась. Раз-два-три… И вроде бы, докрутила. И вроде бы, всё было даже неплохо. А потом она почувствовала адскую боль. На мгновение в глазах у неё потемнело. Нет, не в глазах – потемнело само сознание.
Она даже не вскрикнула. Никакой крик, никакие слова не могли отразить хоть сотой доли того, что было сейчас в ней. Мечты, желания, надежды… Она чувствовала обжигающий холод льда и боль в правой ноге. Боль, исходящую от щиколотки и расползающуюся по телу, по внутренностям, проникающую в каждую клетку сознания, в каждое нервное окончание. Не такую, как при обычном падении, не такую, к какой она привыкла с детства. Эта боль была красной, как кровь, чёрной, как ночь. Она была приговором. И шанса на то, что приговор этот не придёт в исполнение, таяли с каждым мигом её собственного осознания случившегося.
Сделав тяжёлый, глубокий вдох, она приподнялась на руках и постаралась подтянуть к себе правую ногу. Слёзы, отчаянные, непрошенные, злые, застряли где-то в горле, так и не выступив на глазах.
