– Суматохин, вставай! Олег?!
Суматохину снилось, что он летает по какому-то тоннелю, словно какая-нибудь микрочастица перемещается внутри трубкообразного сосуда, внутри человеческого организма. Стенки сосуда переливаются оттенками красного и желтого цветов, впереди черная дыра. Путь чрезвычайно извилист, непредсказуем, но он летит аккуратно, не касаясь стенок, быстрее и быстрее. Он осознает, что совершенно пассивен и не пытается сопротивляться этому движению. Наконец это ему надоедает, и он усилием воли решает взять себя в руки и остановиться. Но у него ничего не получается и полет продолжается. От этого ему становится страшно. Страшно от того, что он не может понять, куда он летит и зачем?
– Олег, ну вставай же! Хватит спать!
На этот раз голос жены вырвал его из этого мутного неприятного сна. Он открыл глаза, потом снова закрыл, потянулся, перевернулся на другой бок и плавно перешел в состояние полудремы, в котором он мог пребывать неприлично долго.
– Олег, вставай. Ты поедешь на работу или нет?! Сколько можно спать? – не унималась жена.
Суматохин приоткрыв глаза, повернулся на другой бок, в ту сторону, откуда раздавался голос жены. Элеонора сидела на пуфике перед трюмо и заканчивала макияж.
– Норик, ну что ты заладила: вставай, да вставай, дай человеку отдохнуть, – жалобно пролепетал Суматохин.
Элеонора встала, подошла к кровати, наклонилась, поцеловала Суматохина в лоб, вытерла пальчиком след, оставшийся от помады и сказала:
– Дорогуша, хватить валяться, сколько можно? Имей же совесть.
Ласковый чрезмерно добродушный тон супруги заставил Суматохина насторожиться. Он окончательно открыл глаза. Выбрал удобную позу, чтобы легче было собраться мыслями.
– Нори…, – но что он хотел сказать, он забыл, так как еще не успел окончательно прийти в себя после сна.
– Что милый?
Суматохин наконец вспомнил забытую мысль.
– Нор, а ты далеко собралась? – спросил он.
Элеонора стояла около комода и вынимала из открытого ящика какие-то предметы, складывая их в сумочку. Среднего роста, молодая, со складной фигурой, простыми приятными чертами лица, что делало её по своему красивой, распущенными волосами, до плеч окрашенными в баклажанный цвет, Элеонора была из того типа московских женщин, которых опытные московские ловеласы и прочие знатоки женской природы смело определяют при визуальном знакомстве, как обеспеченных особ, которые: никогда не брезгуют лишний раз в обществе блеснуть своим положением; умело создают впечатление о своём доме, как образце семейного благополучия; но в то же время способны на маленькие безрассудства при должном для этого подходе. Необычное имя – Элеонора, давало повод знакомым четы Суматохиных видоизменять его каждому на свой вкус. Нора, Нори, Норик – так звал ее муж. Большинство знакомых в общении с ней использовали милое по своей простоте – Эля.
Отец называл её Лео. Свекор, который видел её всего два раза в жизни: первый раз на свадьбе, второй раз, когда приезжал к ним погостить денёк другой из родной Тверской области – звал её Леонора.
Суматохину показалось, что жена проигнорировала его вопрос, и поэтому повторил его.
– Я еду в турагентство, – ответила Эля.
– Устраиваться на работу? – спросил Суматохин.
– Нет, сладкий мой. Выбирать путевку.
– И деньги уже взяла?
– Пока нет.
Суматохин понял, что это «пока нет» означает, что за всё придется расплачиваться ему.
– Пансионат в Подмосковье, Селигер или может быть Сочи? – спросил он.
– Меньше, чем на Турцию я не согласна.
Суматохин не мог найти нужных слов для продолжения разговора. Осознание грядущего удара по семейному бюджету вывело его сознание из нормального мыслительного процесса. Воображение его рисовало самые страшные последствия этого удара. Ему казалось, что этот удар может быть таким, что после него он уже не сможет оправиться никогда.
– Олег, что с тобой? – обратилась к нему Элеонора.
Но он впал в забытье, в штопор и ничего не слышал вокруг, просто лежал, тупо уставившись в одну точку. Слова Эли дошли до него только после того, как она в третий раз повторила вопрос.
– Ничего. Ничего, просто задумался, – сказал он первое, что пришло в голову.
– А я уже испугалась. Дорогой, ты на работу поедешь? Или нет?
– Да, сейчас, соберусь. А сколько сейчас времени?
– Половина первого.
– Да, нужно ехать.
Суматохин откинул одеяло и сел на край кровати. Эля подошла к нему, поцеловала в лоб и попрощалась:
– Ну, я пошла.
– Скоро вернешься? – спросил Олег.
– Как получится.
«Вот жизнь. Докатился. Жена меня точно скоро в могилу загонит со своими сумасшедшими запросами. Надо что-нибудь придумать, чтобы остановить ее. Как же скверно начинается этот день. За что мне эти муки?» – рассуждал Суматохин, сидя на краю кровати. Напротив него, у противоположной стены комнаты, находилось трюмо, и он вгляделся в своё отражение. На него глядел молодой полноватый на вид тридцати лет человек, с взъерошенными соломенного цвета волосами на идеальной по форме голове и несколько грустными серыми глазами на смугловатом лице.
