Катя стояла перед билетной кассой, беспомощно теребя ремешок небольшой дамской сумки. Бесполезный теперь чемодан с вещами привалился к кирпичной стене кассовой будки.
– Что значит – не будет? Вот же у вас в расписании написано – ежедневно!
– Говорю же вам, девушка! Поезд отменен!
– А следующий – вот тут написано, через час сорок, он будет?
– И следующий отменен! Сегодня вообще поездов не будет! Там авария.
– А когда будет?
– Завтра приходите, завтра все поезда по расписанию.
– А завтра точно будет?
– Ну конечно! Все, девушка, проходите, не задерживайте очередь!
– Да какую очередь! – Катя обвела взглядом пустую платформу. – Нет никого!
– Все, девушка! Завтра приходите, завтра! – билетерша со стуком захлопнула окошко кассы.
– Уроды… – Катя подцепила за ручку чемодан, развернулась на каблуках и зашагала к спуску с платформы.
Моросящий сутра дождь превратил и без того унылую тропинку от вокзала в цепкое грязевое болото. Надо бы достать зонт, но сил совсем не было. Не то, чтобы ее совсем выбила из колеи эта нелепица с поездом. Но на сердце было совсем погано.
Полчаса ожидания на конечной остановке маршрутки ни к чему не привели, и Катя решила пройтись пешком.
Разбитая асфальтовая дорога через парк вела ее вдоль забора старинного особняка, некогда принадлежавшего уездному меценату, а теперь отданного то ли под приют, то ли под больницу. Столько раз она ходила мимо, но ни разу так и не удосужилась посмотреть, что же там размещается.
Она почти миновала решетчатый забор с колоннами, когда услышала негромкий оклик.
– Достань, пожалуйста!
Катя обернулась на звук и увидела по ту сторону забора мальчика в инвалидной коляске. На вид ему было лет семь, он был бледный и смотрел на Катю удивительно глубокими васильковыми глазами. В одной руке он держал зонтик, а другой указывал куда-то на дорогу возле Кати.
– Дай, пожалуйста, я уронил.
Катя посмотрела и увидела лежащую прямо у забора фигурку человека-паука.
– Держи. Как тебя зовут?
– Спасибо! Меня – Жора, а тебя?
– Очень приятно. Меня – Катя.
– Привет, Катя.
– Привет, Жора. Ты что сидишь тут под дождем?
– Я маму жду, она раньше приходила ко мне каждый день, а теперь вот уже неделю ее нет.
– Ну, наверное, у нее дела, она их закончит и скоро придет…
– Не знаю, сестры мне не говорят, я спрашивал, а они молчат. И сидеть тут под дождем не разрешают. Это я сам выехал, пока они не видят. Мне теперь влетит. – Последнюю фразу Жора произнес с особой торжественностью. – Плохо, правда, что здесь дождь. А там все время солнце.
– Где – там?
– Ну там! – он махнул рукой в сторону старого особняка за спиной. – в хосписе.
– Это хоспис? Ты живешь там, да?
– Ну да…
Кате редко приходилось общаться с детьми, и она не очень хорошо умела подбирать слова.
– Ты болеешь, да?
– Ну да… – он опустил васильковые глаза и покрутил руки человека-паука. – Но мама каждый день приходила! И она сказала, я скоро поправлюсь и поеду с ней домой!
– Это очень хорошо, Жора. Но… – она хотела как-то поддержать его, но не знала, как. – Но тебе, наверное, не стоит все же сидеть под дождем.
– Наверное, да. – васильковые глаза улыбнулись ей. – Завезешь меня?
– Я, но…, да. Давай. Я сейчас.
Катя прошла через незапертую калитку, обошла забор и подошла к Жоре.
– Привет. – она чуть наклонилась и пожала ему руку. – Ну, поехали?
Катя покатила коляску ко входу в особняк. На крыльце курила женщина среднего возраста в белом халате. Близоруко щурясь усталыми красными от дыма глазами, она смотрела, как они подъезжают.
– Жора, дорогой. Я же тебе говорила не выезжай сам. Смотри какой дождь. Мне же за вами не уследить.
– Ох, Света, прости. Я маму ездил смотреть.
Света затянулась и прикрыла глаза.
– Ну езжай в палату. Уже скоро обед. Давай!
– Лааадно. – протянул Жора. Поднял глаза на Катю. – Спасибо за компанию. Пока!
Он заехал в широкую дверь и скрылся в коридоре хосписа.
– Вы волонтер, да? Я вас раньше не видела. – Женщина смотрела на Катю сквозь марево табачного дыма.
– Я, нет, я просто… Он фигурку там уронил, а я мимо шла, он попросил достать. Ну мы разговорились, я довезла его.
– Ясно. Спасибо. Наш Жора очень разговорчивый.
– А что с ним?
– С ним? Ничего. Обедать пошел.
– Ну… Он болеет?
– Ах, вы про это. Это хоспис. – Света махнула рукой на здание. – Да. Он болеет.
– А чем?
– Глиома ствола головного мозга.
– Глиома?
– Рак.
– Все плохо, да?
Света пожала плечами.
– Месяц. Может два.
Катя стояла, не зная, что еще сказать.
– Я пойду, наверное.
– Да, спасибо, что довезли его.
Катя собралась уходить и еще спросила:
– Он сказал, маму ждет. Она неделю не приходит. Вы не знаете, почему?
Света помолчала.
– Знаю. Она под машину попала. Все. В дамки.
– Как…?
– А вот так. Надо бы ему сказать, но вот не знаю, как. Ладно. – Она бросила окурок в урну. – Мне пора. Захотите его навестить – приходите, седьмая палата.
– Я?
– Ну да. У него теперь никого не осталось. До свиданья. – Света повернулась и ушла внутрь.
Катя еще немного постояла на крыльце и пошла прочь.
…
Утром следующего дня Катя стояла на автовокзале и в полной растерянности смотрела на расписание. Перечеркивая все табло, висела большая надпись: «На сегодня все рейсы отменены». Она постучала в окошки кассы, походила по пустому зданию. С досадой пнула свой чемодан.
