Любезны в кресле сказки о былом,
Да слушать их под стопку с маринадом,
Как птица Гамаюн своим крылом
Без нас хранила Русь и билась с Гадом.
Но тут пришли к нам чудотворцы прочи,
Они молитвой воротили реки вспять,
Их враг бежал скорее скрыться в ночи,
Не в силах будучи проклятия он снять.
Князь правоверный довершает дело
И без труда берет обоз богатый он.
Чтоб благодать свята не оскудела,
Он ставит церковь новую на склон.
Пошлет казну игумну, чтоб молился,
Да и поклоны клал со братией своей,
А чтоб потоком хор хвалебный лился
Им для работ пошлет людишек и коней.
Людей тех самых, что в набегах взяты
В посадах ближних русских городов.
Но смерд есть смерд, и будь проклят он,
То мрёт от голода, то он бежать готов.
Ох тяжек и не прост он, княжий крест,
Пойди, сумей битком набить карманы,
Попробуй чин себе украсть без мест,
Сумей, солги, да так, чтоб без обмана.
А за мечом вслед жадный шел псаломщик,
Людей чтоб в стадо обратить был план,
А царь – его судья, владелец и погонщик.
Им в греках это полюбилось и прельстило
В Константинополе коварном и златом,
Без меры власть тщеславие растило,
Лишь брать без меры, совесть – на потом.
Ведь не бывало так от века и до века.
И княже выборным пока достоин был.
Боярином славяне звали человека,
Что разумом по всем починкам слыл.
Достоинства и подвиг были мерой
Почета, славы, благодарности людей.
Слепой все подменили пришлой верой:
Раз княжий сын – то всем окрест владей.
Так, спрятавшись за лик светлейший,
Верхушка в мерзости и подлости живет:
Средь подлецов да победит подлейший,
Средь алчных – самый жадный превзойдет.
И умножался скарб, но было им все мало,
Тащили где могли к себе по мискам,
И лишь кормушкой Родина им стала,
И лишь своя потреба стала близкой.
Где знатному пожива – брат не брат,
И не народ – толпа с безликой мордой,
Любого хана облизать князишка рад,
А в вотчине он – князь уж очень гордый.
И летопись читать ну прям одна отрада:
Когда женился князь, когда кого убил,
И сколько церкви дал, и как была та рада,
И как епископ после все благословил.
Хоть ложные клятвы князь князю давал,
Душил людей в клубах пожаров дыма,
Когда же умер, он святым вдруг стал,
Принять успевши перед смертью схиму.
Не всяку грешнику дано найти тот путь,
Чтобы небесное блаженство испытать,
И для того перед кончиной не забудь
Монастырю ты деревеньку отписать.
То ж денег приготовь ты на помин души,
На это не жалей, оставь всего довольно.
И небу сытый поп что надо и внушит,
Тебя так прямо в рай – жили привольно.
Лишь твоя щедрость да монахов бденье
Позволит взлететь с могильной плиты,
Для клира вся жизнь порочна с рожденья,
Родился только – сразу грешен ты.
И как умильно со слезой ни плачешь,
И сколько б ты молитв ни возносил,
Грех все, если попам не платишь,
И все безгрешно – если заплатил.
А где доход, крестьян, земли прибыток,
Там в распрях ищут лишь в других изъян,
Там расцветает изощренство пыток
За Византией власть, а позже – латинян.
Христос – один? О чем вселенский спор?
Неужто в том, хлеб пресный или кислый,
Дух в сыне иль в отце? Ну нет у них с тех пор
Доходы врозь и праздники по числам.
А способ действия в различьи невелик:
Там инквизитор, свой у нас опричник,
Слегка задумался – ты значит еретик,
Сомненья на челе – так ты уже язычник.
А это уж не люди вовсе – бес вселился,
Кто власть не почитает – того в прах.
И вот епископ пока истово молился,
Колдуний в Волхов, а волхвов в кострах
Жгли непокорных, помнящих губили,
Кто разумом в поиске крылья растил.
Князья с попами таковых-то не любили,
Милей для них кто ушничал да льстил.
Князь чтоб ни делал, поп гласил – от бога,
Народу ж помнить, искуплять свою вину.
Князь небом дан, он наставлял с порога,
И вровень небу всяк покорен будь ему.
И крестоносцы шли со словом божьим,
С ним брали в рабство женщин и детей
И в замки гнали толпы бездорожьем,
Все то же божье стадо, ударами плетей.
Уже не воин князь, сбиратель он оброка,
Для городов и весей стал драконом,
Уж в совести себе не видел прока,
И справедливость подменил законом.
Бывало сильный враг к нам приходил,
Молясь, князь думал чем бы откупиться,
С ним заедино и митрополит молил,
Весьма боясь доходов всех лишиться.
Иль князь с казной, женой, всем клиром
Сбирался скоро и в сторонку отбегал,
Он охранял себя, ну а людскому миру
Хранить державу и столицу оставлял.
В леса так бегал князь от Тохтамыша,
Укрылся подальше и там ждал вестей,
Он мест разоренных плача не слышал.
Москву ж защищал литовский Остей.
Сложил главу герой сей неизвестный,
Без памяти земля, что жизнь ей подарил.
Князь отсиделся и, свершив ход крестный,
Пошел с мечом … в Рязань и злее сотворил.
А ведь Донской прославлен до сих пор,
И воспеваем он за щедрость к церкви,
Хотя иные достойны славы шпор,
По совести, других дела не меркнут.
Пред битвой отдан был плащ княжий,
Вдруг захотел незаметным он стать,
И за него другой здесь смертью ляжет,
Другие воеводы ведут полки на рать.
Боброк Волынец, Ослебя, Пересвет …
Жизнь драгоценную в бою не берегли,
И славных братьев Белозерских нет,
Все восемь в битве рядышком легли.
Когда ж озарилась Непрядва победой,
Став алой из капель крови пролитой,
Искали все князя, монах нам поведал,
Лежал он в дубраве, древом укрытый.
Сражался отважно, но бой притомил,
