На них были резиновые маски. Одинаковые. В полном недоумении я уставился на безликие лица, ведь меня никак нельзя отнести к числу тех людей, кого гангстеры похищают за двадцать минут до полуночи. В свои тридцать четыре года я был вполне трезвомыслящим деловым человеком и в настоящее время приводил в порядок бухгалтерские книги отца, которому принадлежали тренерские конюшни в Ньюмаркете.
Свет настольной лампы падал вниз, оставляя комнату в полумраке Резиновые лица белели на фоне почти черной стены и приближались ко мне, подобно хищным лунам, нацелившимся затмить солнце. Я заметил их, как только услышал щелчок замка: две размытые фигуры спокойно направлялись ко мне из холла. Они шли по натертому до блеска паркету совершенно бесшумно и, если не считать лунообразных лиц, были с ног до головы во всем черном.
Я поднял телефонную трубку и набрал первую девятку из трех.
Один из гостей ускорил шаг и, подойдя почти вплотную, резко взмахнул рукой Я только набрал вторую девятку и едва успел отдернуть палец – третью по этому аппарату уже не суждено было набрать никому. Рука в черной перчатке медленно подняла тяжелую полицейскую дубинку, разворошив бренные останки собственности Министерства почт.
– Красть здесь нечего, – заметил я.
Второй человек тоже подошел к столу. Он остановился напротив кресла, в котором я все еще сидел, достал пистолет и, не колеблясь, прицелился мне в лоб.
– Пойдем, – сказал он ровным голосом, без выражения и ощутимою акцента, хотя сразу чувствовалось, что он – не англичанин.
– Зачем?
– Пойдем.
– Знаете, мне что-то не хочется, – вежливо ответил я и, наклонившись вперед, нажал на выключатель настольной лампы.
Внезапно наступившая темнота дала мне секунды две форы, которой я не преминул воспользоваться. Быстро поднявшись на ноги, я схватил тяжелую лампу и, размахнувшись, нанес удар ее основанием в направлении говорившей со мной маски.
Вслед за глухим звуком послышалось нечто похожее на ворчание. «Попадание, – подумал я, – но не нокаут».
Не забывая о полицейской дубинке, угрожающей мне слева, я осторожно выбрался из-за стола и кинулся к двери. Но маски не стали терять времени на прочесывание темноты. Яркий луч фонаря описал полукруг и ослепил меня. Я рванулся в сторону, пытаясь выскользнуть из луча, но замешкался и неожиданно увидел сбоку от себя резиновую маску, которую ударил лампой.
Луч фонаря заплясал по стенам и остановился на выключателе у дверей. Я не успел помешать – рука в черной перчатке скользнула вниз, раздался щелчок, и квадратный, отделанный дубовыми панелями кабинет осветился пятью настенными бра, по две лампочки в каждом.
В кабинете было два окна, занавешенных зелеными, до полу, шторами. Один ковер из Стамбула. Три кресла. Один дубовый сундук шестнадцатого века. И больше ничего. Строгая обстановка, отражающая спартанский образ жизни моего отца.
Я всегда считал, что, когда тебя похищают, сопротивление следует оказывать с первой минуты. Ведь похитителям нужен ты сам, а не твой труп, а раз риска для жизни нет, глупо сдаваться, как следует не подравшись.
Я поступил согласно своим убеждениям.
Хватило меня минуты на полторы, в течение которых мне не удалось выключить свет, пробиться к двери или выпрыгнуть из окна. Я ничего не мог противопоставить резиновой дубинке и пуле, которые в любую секунду могли меня искалечить. Бесстрастные, обтянутые резиной лица подступили ко мне, и, когда я попытался, довольно неразумно, сорвать одну из масок, пальцы мои беспомощно скользнули по тугой поверхности Маски предпочитали ближний бой и явно были специалистами своего дела. За полторы минуты, показавшиеся мне целой вечностью, я был прижат к стенке и получил такую взбучку, что втайне пожалел о решении проверить свои теории на практике.
Напоследок мне здорово заехали кулаком в живот, и дуло пистолета уперлось в мой лоб Я стукнулся затылком о стену; дубинка просвистела где-то над правым ухом. Затем я вообще перестал ощущать ход времени, а очнувшись, понял, что лежу на заднем сиденье автомобиля лицом вниз, с туго связанными за спиной руками.
Довольно долго я надеялся, что просто сплю. Постепенно возвращающееся сознание дало мне понять, что это не так. Мне было ужасно неудобно и очень холодно тонкий свитер отнюдь не защищал от ночных заморозков.
В голове моей стучал паровой молот. Бум, бум, бум.
Будь у меня побольше душевных сил, я бы ужасно разозлился на себя за то, что оказался таким растяпой. Но мысли текли вяло, как в тумане, – помню только смутное удивление, что именно я оказался объектом похищения: из всех возможных кандидатов я бы поставил себя на последнее место.
«Нездоровый дух в нездоровом теле...» – машинально подумал я и попытался улыбнуться, но губы мои, плотно прижатые к чехлу из кожзаменителя, от которого несло псиной, отказались повиноваться.
Говорят, что многие люди в момент мучительной агонии призывают на помощь мать, а затем бога, но я потерял мать, когда мне исполнилось два года, и лет до семи был глубоко убежден, что она сбежала из дому вместе с богом, и они живут себе припеваючи в каком-нибудь другом месте. («Бог забрал твою маму к себе, мой дорогой, потому что она нужна ему больше, чем тебе».) По этой вполне понятной причине я не испытывал к нему особой любви, да к тому же сейчас речь шла не о мучительной агонии, а скорее о небольшом сотрясении мозга, куче синяков и неизвестном будущем, которое ждало в конце пути. Тем временем машина продолжала нестись вперед. Лучше мне не стало. Прошло всего... несколько лет, мы резко затормозили, и я чуть было не свалился с сиденья. Оцепенение, сковывавшее мозг, пропало, но в результате я стал чувствовать себя еще хуже.
