Читать онлайн полностью бесплатно Борис О. Кутенков, Екатерина Перченкова - Память so true

Память so true

«Память so true» – пятый поэтический сборник Бориса Кутенкова. В него вошли стихи, написанные в период с 2017 по 2021 год. «Память» и «правда», так тесно вставшие рядом в названии книги, в каждом стихотворении обнажают лица друг перед другом, взаимопроникают и овеществляются в единственно возможном виде – становятся поэтическим письмом, уже неотменимым, наставшим навсегда.

© Б. Кутенков, текст, 2022

© Формаслов, 2022

I

Человеку и саду его


«как ягоде куста на ревности взрослось…»

как ягоде куста на ревности взрослось
как черепной земле на старости взболелось
так я тебя люблю сквозь двинутую ось
сквозь гронасовский лёд и седаковский мелос
в прицеле параной всевидящей чека
твой умный лунатизм но окуляры стрёма
не различат тебя сквозь линзу цветника
по запчастям портрет – и вроде всё знакомо
вот андрогинный фас вот хрупкий лепесток
тут – простоты ярлык на образ метамета
вот эпатажный жест в отдельности жесток
и линза взад-назад под искажённым светом
вот коммента нытьё ей чудится за жизнь
в девической слезе не распознавшей Бога —
красавица моя крутись себе крутись
под – изма слепотой и плёнкой филолога
которому вот-вот – ударом по глазам
на нелюбви свету докостно пробирая
а ты и сам с усам умеешь ты и сам
и страшно под пыльцой растерянного рая
в глазах ещё ожог бензиновый цветной
пароли к ебеням
та тяжесть что не сдвину
а ты медаль медаль ты новой стороной
и побелевший ум с орбит как пёс цепной
как верящая мать за безвозвратным сыном

«I…»

I.
Музыкой стань, драгоценный твой лёд,
слово расплавь, мой порыв неотсюда;
в сердце – заслонка от русских тенёт,
Райнер Марину светло оттолкнёт
всей полнотою сосуда.
Станет, не станет нестрашной грозой —
речь мезозойна, от прочей закрой
слух, только к ней продлеваясь лицом.
Близкое небо над Череповцом.
II.
Слово стоит с молодым поплавком,
с белой блесной в кистепёрой губе,
рилькевский мертвенный свет ни о ком,
верю ему – и не верю себе,
в сторону смотришь – на всё, что не я,
верю всему, что не я, что не ты:
преображённая речь-полынья,
честное дно, письмена темноты.

«I…»

Александру Паршенкову

I.
как белое яблоко – в чёрный налив труда
как тёмное яблоко – жгучей беде разлома
скажи мне так тихо что горе не навсегда
что не было горя что горе тебе знакомо
за минских три дня
изучивший пути стыда
истерик моих вопрошающе-терпеливо
скажи что за вторником будет опять среда
за раной разрыва – изученный путь разрыва
и знающий сердцем куда мне теперь идти
наитьем бездонно-детским себя не зная
скажи что простишься до адовых тридцати
до пули что белым цветком прорастёт сквозная
ещё до вопроса в разлитое молоко
до всех поджидаев что в белом «недалеко»
до каменных джунглей в твердеющей ране речи
что смерть с нами будет на «ты»
но уже легко
ушедшим к себе
а оставленным легче
легче
II.
и покуда в небе ментовский гул
под огнём собянинского апреля
кто влетел – влетел
кто уснул – уснул
лишь заблудший вспомнит как шли и пели
безнадзорной памяти дребедень
городов о многом границ о многом
сдрызни чёрт-во-мне пролистной олень
невозврата точку продевший рогом
в прежнем сне на музыку опершись
но пока и ей не прошить границы
расскажи что будет – внахлёст ли жизнь
снова кэпсом в личку ли «застрелиться»
новый друг случившийся невпопад
на окно присевший спасенья тише
изучать влетевший весенний ад
юнкершмидта весенний ад
и о смерти накрепко запретивший
между тем и этим один связной
в неученья тьме в разобщенья клети
вопрошаньем спасший одним весной
как умеют лишь мотыльки и дети
верь во весь двадцатник —
и будет в нас
«как тогда» не надо —
но по-другому
детский шмель сквозь душу прошедших глаз
взлётный свет большого аэродрома

«где жизнь убывает, где ты убываешь, не весь…»

Николаю Васильеву

где жизнь убывает, где ты убываешь, не весь,
но – дерево полурассвета, но – ветви без денег —
там женщина входит, проснись поскорее, я здесь
огнём заблудившимся, чёрным трудом запределья
в ней птица дрожит соловей и трава-чистотел
и тайна горит мизогина в небесном июне;
смотри же на голое небо, как я посмотрел
отплытия прежнего, нового сна накануне
на стебле качается, стебле тончайшем, слепя
в тебе полутёмного ницше сквозь белые блики,
и так говорит: всё равно потеряю тебя,
вся правда – о дереве страшном твоя, двуязыкий
ты – ветви больные, ты – ад замерзающий, спи,
закончено время, оставлены долгие крики;
вся правда твоя – не со мной, в этой страшной степи,
вперёд, говори, говори же, известкоязыкий
себе – недоделанный космос неспящих обид
другим – перелёт новогодний, легко и недлинно
и слово её прибывает в тебе и горит
как высшая тяга
на ёлке последний кульбит
цветы и горячая глина

«надень смертельный свой наряд в небывшее сыграем…»

надень смертельный свой наряд в небывшее сыграем
ты будешь ноша по плечу я скрипка ни при чём
где смертник мир преобразив болит о взлётном рае
и бродит глупенький иов грозясь больным лучом
давай меняться на раз-два ты музыка пробоин
ты свет которому равны я мир которому равно
и лишь невзлётное в лице застыло у обоих
как на губах больной страны докрымское вино
а может так
ты молоко на языке простудном
я голос не хотящий плыть из дословесных тайн
проспать рожденье взаперти как на работу утром
сорвать бессмертье так легко как мудаку дедлайн
но сроки всем уже по грудь и свет глядит проворен
хемингуэевским скопцом на заоконные дела
где всем приятно быть толпой и сладко на работу
и на минуту отложить
спокойствие ствола

пэчворк

I

так говорит, как первый грех пришёл – и говорит;
как будто в чёртовой игре исхожен ближний вид,
но вечен бред, единствен лёд, где тонут – всемером;
так первым делом – самолёт, а человек – потом;
На следующую страницу
Другие книги авторов Борис О. Кутенков, Екатерина Перченкова
Ваши рекомендации