© Эдуард Струков, 2021
ISBN 978-5-0055-1840-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Я родился в 1966-м на Дальнем Востоке, в обычном таёжном посёлке. Читать начал рано, поглощал всё, что попадётся под руку. С шести лет меня отправили в школу, где я откровенно скучал первые года три. Учился легко, писал сочинения за друзей, трижды выигрывал районные олимпиады по русскому языку и литературе, любил английский язык, историю и географию. Был активным комсомольцем, писал стихи и даже песни, музицировал в ВИА. По совету отца, считавшего главным для мужчины наличие серьёзной профессии, поступать решил в институт народного хозяйства. Получив в 1986 году синий диплом экономиста, распределился на оборонный завод, объездил весь СССР. В 1993-м ушёл в коммерцию, торговал всем – от макарон до обуви. Новый век встретил коммерческим директором завода по выпуску зерноуборочных комбайнов, потом стал генеральным. В 2012-м перебрался в Тверь, поближе к родителям. Женат, сын и дочь. Работаю в Москве.
С 2015 года вернулся к стихам, писал нарративную силлабо-тонику, версифицировал, участвовал в конкурсах, но малоуспешно. В 2020 году по предложению Ирины Чудновой, которой хочу выразить здесь искреннюю благодарность за терпение и доброту, я познакомился с Людмилой Геннадьевной Вязмитиновой. Она не только справедливо указала на мои ошибки и открыла передо мною новые горизонты поэзии, но и придала мне столь необходимую уверенность в себе и своих силах. С великим облегчением избавившись от регулярного стиха, от рифм и размеров, сковывавших мой язык, от необходимости плести словесные кружева, я уверенно шагнул в эпический верлибр – так классифицировала этот стиль Л. Г. Вязмитинова на занятиях в мастерской «Личный взгляд».
Минул год, объём написанного вырос, и моя наставница предложила мне выпустить книгу – во время нашего последнего разговора в июне 2021 года я обещал ей это сделать, и своё обещание выполняю, представляя на суд читателя тексты в порядке их написания – мне представляется крайне важным сохранить живой всю неровную динамику развития моего творческого порыва, разбуженного этой удивительной женщиной.
ЭТА КНИГА ПОСВЯЩАЕТСЯ СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ ЛЮДМИЛЫ ГЕННАДЬЕВНЫ ВЯЗМИТИНОВОЙ.
Задолго до рассвета
беременной Катюхе приспичило на двор.
Она укуталась поплотнее,
надела огромные мамкины чуни
и побежала вразвалочку
по скрипучему январскому снегу
к темнеющему вдали отхожему месту,
где через пару минут с ужасом поняла, что рожает.
Катюхе не было ещё и восемнадцати,
молодой муж был старше её всего на полгода,
поэтому всё взяла в свои руки Катькина мать,
растолкавшая и озадачившая всех в доме.
Через полчаса зять уже споро тянул по улице
дровяные санки с подвывающей роженицей,
а Мария Евгеньевна впритрусочку
мчалась следом, приговаривая «ойёйёйёё».
Было полшестого утра, посёлок ещё спал,
на заметённых снегом улицах не было ни души,
крепко давил рождественский морозец,
в тайге жалобно выли окоченевшие волки,
ночь во все свои колючие звёзды
с интересом рассматривала
спешащий куда-то маленький отряд.
Из-за угла навстречу вывернулся
бегавший в самоволку
не протрезвевший ещё солдатик,
сам страшно перепугавшийся такой встречи
и оттого немедленно сиганувший
за ближайший забор.
«Пацан будет!» —
обрадовалась знамению Мария Евгеньевна.
Катюха что-то прогундосила в ответ,
терпеть ей оставалось уже немного,
потому что впереди показался
тусклый фонарь у дверей больницы,
большого чёрного барака,
пропахшего чем-то неприятным.
Молодожён прибавил ходу,
Катька жалобно завыла,
Мария Евгеньевна уже в полный голос
заверещала своё «ойёйёйёё»…
Через четверть часа на свет появился я.
1.
Дедово ружьё лежит в чулане.
Пыльное, холодное, тяжёлое.
В коробке с десяток патронов.
«Вот оно то, что надо!» —
со странным облегчением думаю я.
В детстве я был редкостным говнюком.
Вряд ли нормальный ребёнок
решит застрелить собственного деда.
А я мечтал об этом лет с семи.
И пытался это сделать дважды.
Но – обо всём по порядку.
Едва произведя на свет,
юные родители сплавили меня в деревню,
а сами уехали в город искать лучшей доли.
Это был конец шестидесятых.
Детей в деревне было мало,
я рос, как Маугли – среди собак, лошадей и коров.
Я даже понимал их язык.
Да-да, вы зря смеётесь —
животные разговаривают между собой.
А ещё я часто бродил по лесу,
забирался в самую глухомань
и при этом почему-то ни разу не заблудился.
Дед мой был фельдшером,
лечил людей, как умел,
пил, конечно, безбожно —
впрочем, как все тогда.
В пьяном виде бывал дед ужасен,
мы прятались кто куда,
одна бабушка безропотно
принимала его пьяную злобу.
Бабушка работала акушеркой,
хозяйство было на ней немалое:
конь, корова, куры, свинья, русская печка, большой огород
и я.
Пьяный дед бил её подло —
в грудь, в живот, чтоб синяков не было видно.
А кулаки у фронтовиков были ой какие тяжёлые!
Я ненавидел деда пьяным.
Тот валился на диван прямо в грязных сапогах
начинал орать, требуя к себе внимания,
потом лез драться.
Я храбро бросался защищать бабушку,
но дед бережно меня отпихивал,
вообще-то он очень любил меня.
Но однажды я страшно разозлился,
