Читать онлайн полностью бесплатно Наталья Васильева - Открой мою дверь – повесть и рассказы

Открой мою дверь – повесть и рассказы

В ваших руках дебютная книга Натальи Васильевой – молодой харьковской писательницы. В этот сборник вошли повесть и рассказы, написанные в последние несколько лет.

Хорошие новости

Я стою на автостанции, и мне стра-ашно так… Коленки дрожат. Звонит телефон.

– Ты где? Скоро? – спрашивает обеспокоенно он.

– Маршрутку жду, – говорю я.

– Ты на шестой платформе?

– На шестой, – мое терпение неистощимо сегодня.

– Номер – 2023, – напоминает он.

– Я помню. Не переживай, – стараюсь быть спокойной. Он нервничает. Я тоже.

Никогда не была в деревне. Почему-то представляются дома и заборы, заборы и дома, и небо, голубое и бескрайнее.

Маршрутка раскрывает свое нутро и зовет меня внутрь, в душную полутемноту. Когда я зашла – все одиночные места были уже заняты. Села у окна, прижалась к стеклу, спряталась от чужих взглядов.

Ехать долго, значит, можно не нервничать хотя бы час.

Мелькали села, одно за другим. Чем дальше от города – тем больше заброшенных домов, заколоченных ставней, проваленных крыш, зияющих дыр в стенах и высокого сорняка.

Некоторые дома словно стоят перед улицей на коленях, и в низких окнах при желании можно увидеть все.

Чем дальше от города – тем страшнее. Как меня там примут? Я совсем другая. А как там? Так же, как в этих селах, что мелькают за окном, или по-другому?

Въехали в небольшой городок, и, распахнув двери и люки, выпустили из себя людей и воздух, наполненный чужими запахами до невозможности.

Место около меня освободилось (парень в наушниках спал всю дорогу). Рядом со мной села пожилая женщина.

Пока мы не выехали из городка, она молчала.

– День чудовий сьогодні! Сонечко! – неожиданно сказала она.

Мне не хотелось ни с кем говорить. Рот откроешь – потом не закроешь. Я, конечно, вежливая, но сегодня трепаться не в настроении.

Украдкой посмотрела на нее: сколько ей? 60? 70? «Бабуля», – определила я для себя и больше не думала о ней, а она сидит, смотрит вдаль и думает о чем-то своем.

Она помолчала еще немного, а потом сказала мне:

– Земля ворушиться.

Все, я думаю, приехали. Пытаюсь незаметно от нее отодвинуться, но некуда. С тоской смотрю на часы – еще долго – и вздыхаю.

Бабуля улыбнулась так неожиданно молодо, что и я улыбнулась в ответ. Она снова сказала:

– Так справді ж! Ворушиться! Вам, у городі, це не помітно, а у селі знаєш як! У мене в сараї дах провис, прогнувся.

– Ну, может, балка прогнила или еще что-то, – говорю неуверенно я.

– Та ні, то стіни сіли. І дім мій сів. Раніше підвіконня мені отут були, – проводит рукой по груди, – а тепер тут, – проводит по поясу юбки, – бачиш різницю?

Она говорит по-украински, ее речь пестрит непонятными мне словами. Я пытаюсь отвечать ей тоже по-украински, но слова словно чужие и язык деревенеет.

– А чому так? – спрашиваю я и перехожу на русский, потому что не могу подобрать слова. – Оползни?

Она, как и я, пытается говорить на одном со мной языке:

– Земля двигается! Ворочается, – потом запинается и снова переходит на свой, родной, – ворушиться! Буває, лежиш собі у ліжку вночі і, здається, що тебе, немов у люльці, колихає.

– А у вас дом большой? – почему-то меня разбирает любопытство и я всматриваюсь в нее внимательней.

Маленького роста, с загорелым лицом и голубыми глазами, одновременно молодая и старая. Она одета по-деревенски парадно, такой обуви, как у нее, лет тридцать как нет в продаже. От нее пахнет старыми, сладкими духами, чуть сильнее, чем нужно.

– Катерина Іванівна, – прерывает она паузу.

– Аня, – отвечаю я. Она мне уже нравится.

– Дім… – отвечает она на мой вопрос, – величенький, старий, ще батько будував. Дерев’яний. Курей держу, корівка в мене, качечки. Якби ж ще дід не пив…

– Муж? – уточняю я.

– В розводі, – говорит хмуро.

– А почему вместе живете?

– Село, – пожимает плечами. – Куди ж йому подітися?

Я молчу. Я не знаю. Я в первый раз в деревню еду и поэтому пытаюсь побольше узнать от нее, чтоб хоть представить немного, как там.

– Як прийде п’яним, так хоч ховайся… Може і на мене з кулаками, добре коли не одна, а діти в хаті. Одного разу я зачинилася від нього, так він двері бензопилкою вирізав, а вдруге і хату підпалив.

– Как же так? – удивляюсь я и не верю одновременно.

– Так воно ж п’яне, що ж воно розуміє… Заради дітей живу. В мене два сини і донька, – улыбается, – меншому двадцять… А ті вже великі, свої сім’ї… Троє онуків.

Она улыбается.

Я смотрю на нее, любуюсь. Так сколько же ей? Спросить неловко.

– Тобі скільки? – спрашивает она.

– Двадцать, – отвечаю я.

– Коли мені було стількі ж, моїй доньці вже було два роки… Тяжка в мене доля, – говорит она тихо, – і життя в селі ох і важке! Я пенсіонерка, але працюю. Хочу, щоб син вивчився. Я все життя працювала в больниці, медсестрою у фізіотерапії. До мене йшли зі всіма хворобами… А потім мене сократили, – она вздыхает. – А тепер працюю у соціальній службі, на двох ставках, їжджу по старих, вони у мене майже всі лежачі…

Та що ж, мені не звикати, батько мій пив, бив нас із мамою, ми від нього ховалися в лопухах, як кури…

О своих бедах рассказывала легко и спокойно, даже с юмором, как будто не о себе, а о ком-то другом. А ведь ей и вправду от жизни досталось. И позвоночник больной, и муж непутевый, и у сына жена не такая, и корова не доится…

И не вызывала она во мне жалости. Потрясающая женщина!

– Хороші новини, – говорит она, – менший син сьогодні з невісткою познакомить.



Ваши рекомендации