«Осторожно, двери закрываются, следующая станция «Сокольники». Уважаемые пассажиры, при выходе из поезда не забывайте свои вещи». Мы успеваем запрыгнуть в вагон моего любимого бежевого ретро-поезда до того, как двери больно хлопнут нас по рукам. Смеемся. Мамина сумка через плечо съехала набок, и теперь она напоминает почтальона Печкина. Щеки раскраснелись после мороза, шмыгает носом. Я говорю ей про Печкина. Мама не знает, кто это. Я объясняю, что это почтальон, а был еще дядя Федор, кот Матроскин и пес Шарик. Мама смеется и называет меня всезнайкой. Я показываю язык. Она улыбается и поправляет мою колючую шапку. Я морщусь и стягиваю ее. Чешется голова. Мама снимает свои запотевшие очки и протирает их красивым платком персикового цвета, который пахнет ее терпкими духами. В вагоне совсем немного людей. Мне нравится, как пахнет в метро, что нет никаких пробок и что иногда мне уступают место. Можно сидеть и рассматривать пассажиров. Любоваться красивыми станциями, которые не похожи друг на друга – разных цветов, из разных материалов, с разным освещением. Я забираюсь на пружинистый пузатый диван и смотрю, как поезд проезжает красивую мраморную станцию, набирая скорость. А потом въезжает в глухой тоннель. Поворачиваюсь и сажусь рядом с мамой, случайно задевая ее сапогом. Она отряхивает испачканную брючину и с усмешкой грозит мне пальцем. Я прижимаюсь к ней, рассматриваю уютные бра на стенах, которые гораздо красивее холодных бездушных ламп, и закрываю глаза. Представляю, как мы пойдем в парк, съедим сладкую вату, которая растает на языке и останется липкими разводами на щеках, покатаемся на коньках, а потом будем согреваться горячим травяным чаем из термоса. И наконец-то проведем весь день вместе.
Мама осторожно трогает меня за плечо, спрашивает, как дела в школе. Я не знаю, что ответить. Честно говоря, не очень. На уроке над моим диктантом смеялись ребята и даже учительница. Я неправильно написала самые простые слова: «шкав», «бальто», «гагтус», «компод», «матраз». Ошибки были практически в каждом слове. Мне поставили «двойку». Но я написала эти слова так, как услышала. Чего сразу смеяться-то? А после уроков девчонки о чем-то шептались и не позвали меня с собой. Еще вчера мы вместе играли, они просили показать, как будет «мама», «хочу», «конфета», «спасибо», «люблю» – и нелепо повторяли за мной. Я не смеялась над ними, хотя они очень забавно выглядели. Все было хорошо, мы не ссорились. А сегодня про меня забыли. Утром мальчишки в классе обсуждали маму, спрашивали, где она работает, сколько ей лет, почему не ходит на родительские собрания. Я им ничего не ответила. И маме не буду об этом рассказывать. Не хочу ее расстраивать. Когда мама грустит, то становится похожа на сдувшийся воздушный шарик – под глазами и возле рта появляются морщины, пропадают ямочки на щеках, она сутулится и часто вздыхает. А уголки рта ползут вниз как будто в перевернутой улыбке. Я молча пожимаю плечами. Говорю, что все хорошо – с оценками все в порядке, с девочками дружу. Мама внимательно смотрит на меня. Мы молчим. Некоторое время не разговариваем. Я прислушиваюсь к движению поезда.
