Автор: Валентин Яковлевич Горюнчик, проживаю в Латвии, г. Рига, тел. 371—28785151
Эл.почта:[email protected]
Книга 1. «Оковы»
Псевдоним: Валентин Маэстро.
Художница Анита Крейтусе
Рига, 2007.
Ежегодно огромное количество невиновных осуждается к лишению свободы и даже к высшей мере из-за несовершенства системы органов задержания, следствия и суда…
Данная книга – о части этой проблемы. Она написана на основе реального события: произвола суда.
Вот цитата из жалобы незаконно осужденного: «… суд… в лице судьи Холцманиса и прокурора Спирковой… по оговору со стороны Грязнова и Куранова признал виновным меня в том, чего я не делал, и лишил меня свободы, обосновав приговор утверждением, что преступление я МОГ совершить…»
Так происходит и сегодня, только
факты замалчиваются. Происходит се —
годня и также будет завтра, если мы
не наведем порядок. Не наведем, тог-
да завтра схватят тебя…
***
Сашке было не до сентиментальной болтовни теперь: дверь раскрылась, на улицу вышли две женщины.
В висках застучало от ускоренной пульсации: «Она!»
Рука его медленно потянулась к пистолету, снял с предохранителя.
Последний раз на темном, затянутом рваными тучами небе памяти, словно освещенное всполохом яркой молнии, промелькнуло в мельчайших подробностях, определилось каждое сегодняшнее движение его, минувшие события…
***
«В некотором царстве, в некотором государстве, в некоторой державе с величественным названием Соловецкий Союз Республик Советских жил-был царь-распределитель Никитов Брежний Лесталинович.
Опираясь на Тщеславие и Корысть, подпитываясь Раболепием подданных, он взобрался на трон, который был вознесен в заоблачную высь. Трон-кресло в пуховых перинах, отделанный бриллиантами, был закреплен на высокой горе. Гора-шар, наподобие огромного дирижабля, одним концом была укреплена за землю и вознесенностью своей подчеркивала цареподобность распределителя, которого видели все жители державы. Находясь над всеми, он держал в руках скипетр-жезл и иногда, поглядывая вниз по-отечески строгим взглядом, взмахивал им.
Царство сие отличалось от других государств не только расположением трона и сидящим в нем. Было и другое, приближающее на словах державу к Утопии – это объявленное для всех равноправие, и, необычное для других континентов, стран, одностороннее движение по улицам, дорогам.
Все дороги на земле радостной этой, как и улицы в городах, были кольцеобразные и вели к постаменту. Народ имел всеобщее право идти только вперед, к держащему скипетр, и если кто-то забывал что-то дома, позади себя, путь был один: мимо постамента, по кругу, идя вперед, добираться до жилья.
За порядком в колоннах и направлением движения следила шеренга, выбранных всеобщим прямым голосованием, начальников, которые отличались от простых пешеходов лицами своими. Правая сторона их физиономии, обращенная к идущим по кольцу, горела важностью всезнания, взор глаза был строг; левая – глаз которой ловил малейшие указания с трона – была сама угодливость.
Люди организованно идут к постаменту, но… Стоп! Взмах скипетра-жезла. На светофорах загорается красный. Все замерли.
Сверху доносится четкая фраза: «Мы самый счастливый народ!»
Ликующим хором пешеходы и начальники скандируют указанное: «Мы! Самый! Счастливый! Народ!»
Тишина. Взмах жезла. Зеленый. Движение продолжается.»
Транспортер остановился. Перекур.
Санёк, сняв рабочие рукавицы, посмотрел на часы – четыре утра – и направился к комнате мастеров, где он, подгоняемый сроками сдачи, сочинял во время таких вот перекуров курсовую по истмату.
Навстречу мчался дежурный по смене.
– Тебе звонили, – бросил он на ходу.
– Кто? – коротко, как можно спокойнее спросил Саша, а чувства тревоги, беспокойства, нетерпения, прочно удерживаемые в узде сознанием, будто подстегнутые сообщением, разорвали уже путы и понеслись в гущу занозистых предположений.
– Женщина. Еще позвонит.
Стараясь восстановить душевное равновесие, Санёк зашел в кабинет, устроился за столом, вытащил из шуфлятки папку, раскрыл ее.
На первом листе, кроме названия «Права и достоинство человека в рабовладельческом обществе», не было ни строчки.
Тяжело вздохнув, разложил перед собой исписанные скорописью черновые наброски, выписки.
Взял одну из страниц и, стараясь освободиться от беспокойно-вопрошающих чувств – Кто звонил? – заставил себя вчитаться, вникнуть в смысл написанного:
«…две тысячи лет назад случаи произвола не только не осуждались законом, а наоборот, считались нормой в тогдашнем праве, что подтверждается описаниями в достоверных источниках.
В качестве конкретного примера автор приводит происшедшее с одним из свободных граждан, который, спасая свою жену – Мариам, – попадает вместе с ней в рабство, где дождался рождения сына и, внешне смиренно отзываясь на данную ему кличку «Скиф», исполняя тяжкую повинность раба, мучительно ищет возможные пути освобождения…»
Прочитав и поняв, что волнение не только не проходит, а с каждой минутой все больше овладевает им, отбросил ручку.
