В ночь с четырнадцатого на пятнадцатое сентября тысяча девятьсот девяносто девятого года Москва хранила спокойствие. Злые языки утверждали, правда, что оно очень похоже на паралич, а самые злые пророчили третий взрыв, при том этой ночью, так как весь день все органы власти рапортовали, что ситуация – под контролем, бояться нечего. Довод злых языков казался весомым, поскольку это же самое столь же бодро звучало и накануне второго взрыва, на Каширском шоссе, который стал ещё более смертоносным, чем первый, заливший кровью Печатники. Тем не менее, москвичи не запаниковали, прельстившись, видимо, перспективой отправиться в иной мир не как доведётся, а под контролем. Ночь к фатализму располагала – лил дождь, выл ветер. Прожорливая и хитрая смерть по имени Гексоген могла не бояться, что кто-то сквозь барабанную дробь воды услышит её шаги под своими окнами или встретится с ней глазами, даже если она прижмётся лицом к стеклу в дождевых потоках. Мало кто сомневался в том, что она ещё не насытилась и что вой сирен патрульных автомобилей, призраками скользивших по пустым улицам, аппетита ей не испортят.
Во второй половине ночи один из призраков, белый «Форд Кроун Виктория» с буквами ППС, вырулив на Садовое кольцо с Нового Арбата, затормозил напротив жилого дома. Под его узким карнизом стояла, спиной прижавшись к стене, стройная блондинка на шпильках, одетая недвусмысленно: чулки, юбка выше колен, обтягивающая блузка. На плече у неё висела прямоугольная сумочка, во рту тлела длинная сигарета. При виде Форда глаза курильщицы сузились. Элегантно взяв сигарету средним и указательным пальцами и слега округлив красивые губы, она пустила дым кольцами. Содержимое Форда почти минуту не подавало признаков жизни. Потом стекло его правой передней двери скользнуло вниз, и глазам блондинки предстало до тошноты знакомое ей лицо под низко надвинутым козырьком фуражки. Виднелся так же погон с сержантскими лычками. Хищно глядя на девушку, но не узнавая её сквозь стену дождя, сержант пробасил:
– А ну-ка, поди сюда!
– Да пошёл ты, – отозвалась блондинка. Вытянув вперёд руку, она щелчком метнула окурок в сторону Форда. Прицел был взят вполне точно, но порыв ветра отнёс окурок далеко в сторону.
– Ты был прав, она самая. Ишь ты, на стрижку денег добыла! – сказал сержант своему коллеге, сидевшему за рулём. Затем он опять обратился к девушке:
– Привет, Оля! А я тебя не узнал.
– Зачем же остановился? Думал, твоя жена тут стоит?
– Ты хорошо сделала, что сменила причёску. Чёлка тебе идет. Без чёлки ты чем-то напоминала Натали Портман. А я её ненавижу.
Ольга гортанным звуком изобразила, что её рвёт. Её собеседник натянуто рассмеялся. Напарник что-то сказал ему.
– Сигаретку дай, – попросила Ольга, боясь, что они внезапно уедут.
– Ишь чего захотела! А уколоться тебе не дать?
– Уколоться дочке своей оставь. Она это дело любит.
– Откуда знаешь?
– Мне ли не знать, если мы с ней вместе сосём?.
– Дура ты, – обиделся страж порядка, – а я хотел тебя прокатить!
– Отвалил бы ты, – предложила Ольга, поняв, что курево ей не светит.
– Мы бы тебе взаправду ширнуться дали, если бы ты не была такой грубиянкой.
– Я говорю – отъехай. Народ пугаешь.
– Какой народ при таких делах? Очумела, что ли? Москва как вымерла. Даже кошки попрятались.
– Господа офицеры, вы меня знаете, если свистну – Москва подскочит и оживёт. А Борька здесь будет через секунду.
– Что он нам сделает, Борька твой?
– А он твоему полковнику свистнет, тебя попрут из ментов. Другая работа тебе не светит – дебилов только в менты берут, и дочке твоей в натуре придётся сосать с проглотом. Твоя жена не оплатит ей институт, поскольку жена у тебя – овца тупорылая.
– Ну а это откуда тебе известно? – спросил сержант и что-то шепнул водителю – вероятно, предполагаемый ответ своей собеседницы.
– Кто ж ещё за барана замуж пойдёт? – произнесла Ольга, пожав плечами. Видимо, именно эти слова услышал водитель от своего напарника, так как они оба захохотали. После чего стекло поднялось, и «Форд», буксанув задними колёсами в луже, сорвался с места и с затихающим рёвом умчался вдаль. Проводив его взглядом, Ольга шепнула:
– Мразь!
Ей понравилось, как звучит это слово. Она огляделась по сторонам, и, топнув ногой, заорала во всю мощь лёгких всему огромному городу, который уже пять лет давил её ощущением каменной безысходности:
– Мразь! Мразь! Мразь!
Грохочущим шаром перекатившись через Садовое, крик души миновал «Белград», со звоном ударился о высотки ростовской набережной, вернулся и троекратным эхом потряс Смоленский бульвар, на котором Ольга стояла. Она поёжилась. Мёртвый город дразнит её, раскрыв во всю ширь слюнявую, чёрно-жёлтую пасть – сама, мол, такая!
Ветер пронизывал до костей. Подышав на пальцы, Ольга достала из сумочки предпоследнюю сигарету и закурила. Дымок приятно щекотнул ноздри. Жёлтое зарево над Москвой то вспыхивало, то меркло. Быть может, по проводам, питающим фонари, неровно шёл ток, а быть может, у Ольги уже просто темнело в глазах от холода и усталости. Неподвижно стоять, прижавшись лопатками к ледяному бетону, было китайской пыткой. Карниз спасал от дождя с горем пополам, да и то тогда-лишь, когда не дул во всю силу ветер. До Форда напротив Ольги остановился только чёрный «Опель Омега». Из него свистнули.
