Глава 1. Предисловие.
Смотря вдаль не увидишь даль – увидишь лишь контуры бетонных силуэтов, построенных людьми, у каждого из которых своя история попадания в этот бесконечный цикл повторяющихся дней. Никогда не меняющихся дней. И все это будет уничтожено годами – все дешевые окна, грязные вывески магазинов, железные, погнутые заборы во дворах – вся эта эфемерная масса будет стерта с лица мира, в котором некому будет наблюдать за падением всего, что построил человек за все года. Неизвестно, что будет сопровождать исчезновение всего этого: гром ли? Огонь, или может взрыв? Кто ж знает, никто не знает.
А может оно уже происходит? Только в несколько ином виде: множества людей, больше чем когда-либо было в мире. Каждый из них – венец творения, существо высшее, стоящее над всем живым на нашей планете. Любой человек, проходящий мимо на улице, любая человеческая тень, отбрасываемая в окне – вершина эволюции, то, чего не смог достичь ни один вид в мире – ни один хищник, который миллионами лет оставлял в страхе не одного маленького оленёнка, ни один динозавр, своим рыком прорезающий тишину нетронутой планеты – никто из них не смог встать так же высоко, как сосед-алкаш с соседней квартиры, живущий со своей вечно тоскливой, но одновременно чуток властной женой.
И вот, на земле живет больше семи миллиардов таких вот “вершин эволюции”. А счастливы ли они? И властны ли они над всеми теми, кого человек смог поставить ниже себя? Они, рожденные в комфортных, относительно дикой природы, условиях. Они, проживающие свою жизнь без страха что завтра к ним в берлогу заглянет огромный хищный медведь. Это – венцы творения? Нет. Это всего лишь люди. Простые люди, ничего больше. Простые, не объятые богатством, не объятые страхом замерзнуть насмерть зимой под рыхлым холодным снегом. Простые люди, ставшие лишь тенями тех, кто привел человечество к такому развитию. Они, как бы много их не было, не смогут изменить также мир, как и те давно умершие, но безразмерно важные для нас люди. Они не смогут ещё больше подставить его для остальных представителей нашего рода как ступеньку в лестнице, называемой Жизнью. Все эти носители гордого названия “Человек” не смогут быть равны тем, кто создавал для них весь этот мир, увы. Но даже эти существа имеют свою цену. Каждый свою, но имеют. Каждый из них дорог, ведь он дарит кому-то другому хотя бы немного радости, хотя бы маленькую капельку улыбки в жизни – поэтому люди прекрасны.
Большая часть таких людей уже давно не мечтают о космосе, приключениях… Истинной и наивной… Любви. Они больше не грезят большими свершениями и ярким, светлым будущим. Не осталось в них больше желания познавать, создавать, фантазировать, мечтать, быть далекими от реальной, повседневной жизни; не осталось в них той наивности от каждой новой информации. Не осталось уже и той тонкости к деталям и чувственности к каждому всплеску волны, или к каждой встречаемой им ночной полной Луне. Нет больше у них слез от того, насколько прекрасна может быть качающаяся в лесу одинокая берёза, обвитая вокруг лишь густыми зарослями зеленой травы, пахнущей вечной природной свежестью. Мирное поле, с легкими неровностями земли, с частыми цветочками, раскрывающими свои лепестки дабы сделать этот мир лучше, с парой тройкой редкой старых деревьев, уже который год отращивающих на себе все новые зеленые почки, в будущем становящиеся зелеными – как и трава – листами. В зените сверкающее своими лучами Солнце, освещающее землю своим бесконечным запасом тепла и покоя. Голубое небо, нередко прорезанное слоем белых как пух облаков, улыбающихся и складывающихся в пусть не идеальные, но бесконечно красивые фигуры. Ветерок, обдувающий траву и деревья, который лишь слегка уменьшает жару своей прохладой. Все это останется навеки одиноким и незамеченным людьми. И, возможно, лишь весь этот идеальный мир будет тревожиться от проезжающих людей, либо теми, кто будет видеть эти места в своих мечтаниях, даже не зная, как много таких мест, где все это великолепие можно увидеть и главное почувствовать вживую.
Глава 2. Как все начиналось.
Возвращаясь домой, светлые пятна жёлтых и старых фонарей маячили и мешали глазам Олега идти по старой, такой же однообразной, как и все остальные, улице до дома. В безразличных глазах молодого парня то и дело мелькали сонные окна вечерних домов типа "Корабль", "Хрущевка" из которых, лишь изредка, выглядывали людские фигуры, столь неровные и никудышные. В скудненькой квартирной одежде – старой белой футболке с парой дырочек в районе живота и груди, небольшими пылинками, свисающими со шва этого одеяния, синих лёгких клетчатых штанах, а иногда и вовсе в семейниках; в сарафанах в цветочек по типу одуванчика или подсолнуха, или в крапинку, в полоску и множестве других так привычных всем одеждах – все они в уже лёгкой полудрёме выглядывали в окна в ожидании того, как микроволновка прогреет уже приевшуюся гречневую кашу с молочными сосисками. В окнах они не ждут увидеть чего-то нового или красивого. Каждый день они видят лишь множество идущих к себе в уютные берлоги людей, таких как Олежа Сепиров. Никого из них не отличает имя, возраст, мысли – для тех "оконных людей" они лишь мелкие фигуры шахматной доски, которых съедают на первом же ходу. Они не ценят этих людей до и после того, как эти находятся в поле зрения прозрачных грязноватых окон.
