Изгибы тел и полукруги бедер
Я изучаю вдоль и поперек. В любви к тебе, в пьянящей несвободе
Меня найдет однажды Рагнарек.
И белой ночью, петербургской, летней
Он позовет, ступая на порог.
Я поцелую острые колени – Единство рук, сплетенье слов и ног
Есть дикое, оправданное счастье
И жажда быть, и тишина вокруг. И нитка поцелуев на запястье, Слиянье тел, слиянье губ и букв —
Пусть будет так. При свете наготы
В ее открытом, смелом откровеньи
Есть только мы – небесные цветы – И наше – на двоих – сердцебиенье.
Бывал ли ты, мечтатель юный, В долине, сотканной из грез, Где ночью тихой и безлунной
Рассыпано рукой Фортуны
На небе ожерелье звезд?
Бывал ли ты, мой юный друг, В уютной маленькой Каперне
Под городком чудесным Лисс?
Хозяин там любой таверны
Готов твой выполнить каприз. Готов он и рассказ мудреный
Налить в пустеющий стакан, И ты, нектаром напоенный, Сказаньем дивным упоенный, От счастья бешеного пьян.
«Послушай, друг, рассказ мой чудный, Легенду давешних времен; Но не идальго безрассудный, Не леди в трауре о нем, Не город, выжженный огнем, Не лица праздничные в масках
Герои этой дивной сказки, А лишь сплетенье двух имен, Двух рук, двух душ, судьбы сплетенье, Как поцелуй-прикосновенье, Амура нежного завет
И нежной девочки портрет.
Скажи мне, друг, слыхал ли ты, Как на дороге в день безликий
Ей встретился чудной старик?
Он баловался чудесами, Волшебник, толкователь книг, Он был придумщиком великим, И посулил он ей мечты; Он предсказал: „Под парусами, Алее крови, ярче дня, Прибудет принц – герой из сказки
(Точеный стан и профиль царский),
Придет – и заберет тебя“.
Шли годы. Девочка росла, И вера в чудо в ней окрепла; Она ждала с попутным ветром
Алее крови паруса. Мечты подруг ей заменили, Как заменили целый свет, От всех несчастий оградили, От мелких тягот, горьких бед,
И ей надежду подарили, Амура нежного завет».
Ты слушай, юноша печальный, Рассказ правдивый и прямой
Про расшумевшийся прибой, Про берег низкий и песчаный, Целуемый ласковой волной, Про свет морской воды хрустальной; Про то, что было не с тобой.
«И вот однажды, ясным днем,
В сосновой роще, в полдень жаркий
Ассоль, задумавшись о нем
(Точеный стан и профиль царский),
Заснула. Грей, а с ним – слуга
В чудесном были настроеньи,
По склону шли, и вдруг – она!
Лежит, прекрасна и скромна,
Сама – не явь, но сновиденье; Пастушка? Фрейлина? Княжна?
И вот уже его рука
Ее руки коснулась нежно,
И в обольстительной надежде,
Кольцо ей на руку надев,
Он поспешил сюда, в таверну
В уютной маленькой Каперне,
Услышать и узнать о ней: Прелестней нимф и краше фей.
И он узнал – о предсказаньи,
Мечте и вере в чудеса,
И вместо страстного признанья
Ее заветное желанье
Решил исполнить. Паруса
Алее крови, жарче дня
Он приобрел для корабля. Ассоль уже домой вернулась; В мечтах она, кольцом любуясь,
К окну резному подошла, И вдруг – корабль! Яркий, алый,
Вдали – пылающим огнем; И радость сердце обожгла, Ассоль навстречу побежала.
Как долго грезила о нем,
Как ослепительно мечтала,
И вот он – здесь. Сошел в ладью,
И к ней плывет, и тянет руки,
Сильнее зависти, разлуки,
– Моя? – Твоя! – Любим? – Люблю!..
Я вижу, верно, друг мой юный, Ты погрустнел, затосковал; Плесну еще напиток чудный
Я в твой мерцающий бокал».
Так расстаются – в темноте, Не помня слов, себя – не помня; Опять – не Вы, опять – не те!
Одна – среди толпы безмолвной. Король, страданьем напоенный,
Вы вспоминали обо мне?
Вы вспоминали ипподром
И тихий, сказочный Бад-Ишль?
Как греза, как далекий сон,
Вы поклонились мне – и вышли, И губы Ваши пахли вишней, И Вам к лицу был царский трон.
Теперь Вы – узник белых замков, Валькирий, зигфридов, богов, И я сама, как арестантка, Среди – чужих, среди – врагов, Вся – в блеске царственных оков, Ах, власть! Прелестная приманка!
Я Вам ни разу не лгала.
И память, горькая, как вето, Во всех старинных зеркалах, Во всех нарушенных запретах. И горький стон: «Елизавета!»
Доносит мне ночная мгла.
