Дамы и господа, пацаны и девки! Вас приветствую я, Петров-Рюмкин.
Да-да, тот самый Петров-Рюмкин, косвенный потомок художника Петрова-Водкина, гения, непонятого современниками.
Его шедевр «Купание красного коня», на котором пожарный шваброй драит в Москве-реке, под стенами Кремля, пожарную машину, породил неутихающие споры ценителей живописи: пьян огнеборец или трезв.
Почитатели моего смешильческого таланта озадачены не меньше. Балуют они меня банальным для авангардистов вопросом: «Ваше кредо?» – «Моё кредо?.. Похмелиться – до обеда. Хе! Кредо…»
О, о! Мужик – лыбится-то, лыбится! – шире арбузной корки.
Ну так ещё б!
Если ты с малых лет водку вёдрами пьёшь, ты поймёшь меня, друг, ты поймёшь…
Недопонявшим поясню.
Я про телевизор.
Если где-то слышен мат, телевизор виноват.
Вглядываться, вслушиваться в него, во включенного, нам, интеллигенции мыслящей, с нашими-то нервишками щепетильными, психиатрией противопоказано – рехнёшься… или сопьёшься.
Показывает – не то.
Комментирует – не так.
Комментаторы – не те.
Безнадёга! Кошмар! Фантасмагория!
Глаза б не видели, уши б не слышали…
Ведь это ненормально?
Забыться надо, правильно?
Не просто так ведь выпить тянет –
слух притупится, зрение –
и жизнь вполне пригодной станет
для употребления.
Свежая мысль на тухлом месте, верно? Э?
И таких в голове моей – битком.
В частности, для ясности.
Неопределённое настроение
Чего-то хочется, а чего не пойму – то ли бабу, то ли Пушкина почитать.
Нет, Пушкин, всё-таки. Пушкин.
Пушкин, как-никак, не какая-то там
Ни чёсана, ни мыта, ни крашена, ни брита.
Ни что не шевельнулось – ни в душе, ни в штанах.
Конечно, Пушкин!
Её, порочной, портрет побочный
Я знаю точно – ты худосочна, нечистоплотна, характер склочный.
Сборище польских феминисток.
Напиленная на сувениры.
Отбоя нет. И пилят и пилят, и пилят и пилят…
Вляпался в запутку, запал на проститутку.
Канун бракоразвода
по классику почти
Жена мужа матом кроет,
В мясорубке фарш крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя…
Э? Дотянул, по-моему. Э?..
Я себя под Пушкиным чищу, чтобы Пушкина стать похлеще.
Если бить палкой по пяткам – наказание, то самая мстительная обувь – шлёпанцы.
Все бабы дуры, одно у них – мордашки и фигуры.
Если после третьего стакана водки ты сбился со счёта, значит у тебя нелады с арифметикой.
Все мужики скоты, в том числе и ты.
– Ой! Я сегодня сам не свой.
– Ай! Может, помиримся давай?
Почему нужно писать «объятья», а «объятье» нельзя? Я, например, при встрече друга, единожды обнимаю его – и то по-братски, без экстаза. Он меня, бывает, нет. Обиделся.
Вульгарная буква
ассоциативная антипатия
Распростёрла объятья —
корячится,
как мужик
в неглиже,
вульгарная
буква
Ж.
Вымахал подросток, до колен отросток.
Куда податься? С кем бухнуть? Кому отдаться?
Впервые попробовать не так, а по-другому: «Поставим сексперемент? Э?»
Фурор на концерте поп-звезды
В экстазе девушки визжали и в воздух трусики бросали.
Редкая птица долетит до середины Днепра и возвращается обратно. Обычно они устремляются к противоположному берегу – и дальше, дальше, дальше…
Затворник Николай Васильевич Гоголь оставил потомкам после себя «Смех сквозь слёзы». Плеяда экранных юмористов тужится оставить под собой «Твёрдый стул сквозь понос».
И форма не схожа, и содержание разнится.
Опротивело
няньке
метко
круглые буквы сажать
на тетрадь
в клетку.
– Так вот какая ты? Я дарил цветы, а целовал какой-то гад. Верни цветы назад! Гад…
Водолазы ищут клады. И находят даже. Гады! Хотят они, чтоб в бурном море тонули чаще корабли.
Атас! В нас враги пустили газ. Атас! Надевай противогаз. Атас!
Судьба, прошу, не пожалей добра – дай шубу мне из норки, мужу из бобра.
Эпиграмм
потерпевшим от В. Гафта
Капнет на темя
весной соловей,
кулаком не грози
в поднебесие ей,
свиристящей пичуге,
и камень не брось –
эпиграмм не кило,
шишки нету небось.
Кино все возрасты попкорны.
Краткое негритянское изречение.
Единообразное монастырское мировоззрение.
В прихожей под вешалкой чинно стоят босоножки – чистенькие, гламурные, только что из модного бутика.
С веранды, сквозь неплотно прикрытую дверь, слышен надрывный туберкулёзный кашель: «Кхы-кхы-кхы… кха-кха… кху…»
Босоножки слушали, слушали, нервишки не выдержали – открывают дверь, заходят на веранду и учтиво спрашивают:
– Галоши, отчего вы так ужасно кашляете?
Старые, грязные, задрипанные галоши злобно отвечают:
– Закашляешь! Вся жизнь прошла в сырости. Кхы-кхы…
Дегустаторы подметили: коньяк пахнет клопами. И это аксиома. Но вот что поражает. Клопов за свою жизнь передавил я не счесть. Ни один не пах коньяком! И это парадокс.
Как тут не вспомнить провидческую пушкинскую строку: «…и гений, парадоксов друг».
Поразительно!
Постичь. Предречь. Указать.
А ведь не дожил Александр Сергеевич до моего рождения без малого полтора века.
