История шестая:
Тайный слуга Зосимы
Человек падок до чудес, вовсе не задумываясь, что он сам способен творить великие чудеса. Однако ротозействует, созерцая пустяки и – пуще того – то, что ему подносят как чудо, таковым не являющееся.
(Из наставлений Вежды)
9
Илья и Мусайлима поутру сидели рядом, когда сарацин сказал:
– Скажи, а твой наставник – я плохо запоминаю славянские имена – не говорил тебе о человеке по имени Святогор?
Илья посмотрел на воина, подумал и ответил:
– Мой учитель назвался Веждой, когда пришёл в наше село, но потом он открылся мне и сказал, что когда-то его звали Святогором.
Лицо сарацина вытянулось, он порывисто поднялся и воскликнул:
– Поклянись в том, что это правда!
Илья поднялся, вынул из ножен за спиной меч, вонзил в землю и опустился на колено.
– Клянусь, – сказал он. – И если я солгал, пусть мой меч обратиться в бою против меня. Я сказал, и Лед меня услышал, – добавил Муромец, и принялся аккуратно очищать меч от земли.
– Воистину велик аллах, и пути, по которым он пускает детей своих, удивительны! Какую встречу уготовал он мне!.. – Мусайлима с восхищением смотрел на Илью, аккуратно вдевавшего меч в ножны.
– Неужели и тебе довелось встретить моего наставника? – сказал Муромец, на что Мусайлима печально покачал головой:
– Увы! Мне посчастливилось лишь много слышать о доблести этого великого воина, – он прижал ладонь к груди и слегка поклонился Илье со словами: – Но теперь моё сердце переполнено радостью: я стою рядом с учеником самого Святогора! Прости, Илия, сын своего отца, что я был нелюбезен с тобой. Но отныне ты обрёл друга: ведь я знаю – ученик Святогора не может быть недостойным человеком.
Илья поклонился Мусайлиме:
– Спасибо за добрые слова о моём учителе. Я буду рад такому другу, как ты, Мусайлима.
И, как и полагалось друзьям, они крепко обнялись.
8
– На самом деле моё имя другое. Отец, когда он ещё был жив, назвал меня Муслим. Мусайлимой назвал себя я сам. Это мой джихад сердца. У нас джихадом называют усилие, борьбу. Я борюсь с самим собой. Ведь имя Мусайлима носил лжепророк…
Муслим-Мусайлима был потомком одного из праведных халифов по имени Али ибн Абу Талиба, сподвижника самого пророка Мухаммада. По принадлежности рода он считался шиитом, а шииты из всех халифов признавали лишь Али. Сунниты же почитали всех четырёх халифов, они-то и называли их «праведными», не выделяя никого. Уже во всех этих объяснениях, слышимых Мусайлимой с детства, была некая неправда. Он никак не мог понять, как это сподвижники и соратники самого пророка воевали друг с другом, а тот же почитаемый шиитами Али в знаменитой битве Верблюда разгромил старых воинов, бившихся за веру под знаменем Мухаммада, и пленил его вдову Аишу. Его вопросы вызывали у взрослых гнев, и он на собственной спине испробовал, каково это – стремление к истине. Всю свою ещё недолгую жизнь Мусайлима – тогда ещё просто Муслим – видел и слышал не о войнах с неверными, а о стычках одних поборников истинной веры с другими, никак не могущими либо договориться, либо поделить власть. Когда Мусайлима достиг своей пятнадцатой весны, беда пришла и в его дом: очередные несогласные разгромили дом, убили отца и братьев и захватили в плен мать и двух других жён. Ему удалось спастись, и его, голодного и испуганного, приютил у себя старый лекарь. Старик был христианской веры, исправно платил джизью[1], жил скромно, пользуя больных, и его никто не трогал. Мусайлима долго прожил у старика. Лекарь же, помимо умения врачевать, обладал большими познаниями веры христиан, которые и передал любознательному мальчику. Врачевать Мусайлима не научился, не имея к тому расположения и лишь помогая учителю по мере сил, больше налегая на вопросы веры. Однако с умножившимися знаниями смута, царившая в его голове, не только не исчезла, но породила новые вопросы. Пророк Мухаммад называл христиан неверными потому, что они извратили истинную веру. Писания, богом данные людям, были либо утеряны, либо искажены, потому Аллах и вручил Пророку Коран – последнее откровение. Однако сами мусульмане никак не могли жить мирно, постоянно выясняя отношения и даже имам-хатиб[2] в мечети, читая хутбу, стоял, по традиции опираясь на лук, меч или, на худой конец, посох. Деяния же пророка Исы[3] виделись Мусайлиме величайшим образцом человеколюбия: за всю свою жизнь тот не взял в руки меча, и единственным местом священного писания, где Иса дал волю гневу, было изгнание торговцев из Храма. Ко всему прочему выходило, что Иса был иудеем, а сами иудеи имели свою веру – тоже в единого бога, однако кланялись ему по своему разумению. Вся эта мешанина постоянно бурлила в голове Мусайлимы, никак не желая укладываться на места, и тогда он решил остаться приверженцем христианства, став выкрестом. Однако он не спешил делиться этим своим решением с окружавшими его земляками и, даже когда пришла пора жить собственным трудом, отправился к своим бывшим единоверцам изучать воинскую науку, потому что хотел одного – защищать веру мечом, ибо другие способы были ему неведомы.