О царственен, могуч ты город бога
Клонится пред тобою смертный люд
Небесный ключ увидишь ты с порога
Когда в толпе тебе осанну воспоют
А прежде, сколько вас счастливых было
Предателей, героев, жаждущих борцов
Нависшим назиданьем, тыча в рыло
Теряли мысли, сквозь оковы слов
В духе всякого времени иметь свой бесчисленный город. На распутье дорог, где когда-нибудь выберут веру, каждый даст ему имя – Вавилон. Кто видел тот город, прожил не одну жизнь, ибо познать его можно лишь увидев снова. Забравшись во все уголки, взмывая над стенами его, взирая с башни, что идет до самых небес, ты увидишь все, что можно узреть в ту минуту, пока смотришь. Так будет идти даже вечность, но истории тебе не узнать, потому что она, только что скользнула за твоей спиной.
Палящее солнце всякий раз застает этот город бурлящим движимым и неизменно живым. Сейчас вряд ли кто вспомнит его другим. Это был другой город, или все тот же, его вспомнят. Во времена, когда у города не было его звучного гордого имени, на него и тогда все же светило солнце. Под тем же солнцем был и вечный спутник его, пришедший на это место и породивший город. Некий человек без времени, странствующий в поисках вечного пристанища, того что утолит его волю, возвел небывалой красоты город. Имя тому путнику всегда было одно – Ник. Так звали его все, кого бы он ни встретил. Он сам представлялся этим именем, и всякий раз называл его так, будто придумал его вот только. Высокий, худой мужчина, всегда выделявшийся из толпы, притом не был особенным внешне. Запомнить лицо его было трудно, из приметного были наверно глаза, один был открыт всегда несколько шире. А выделяло Ника одна едва заметная зримая деталь – он держался по-особому, без явных манер, совсем не как многие. Его не отнести к богачам, потому как надменности за ним не замечено, бедняком его тоже не назвать, ибо покорности в нем так же не сыщешь. Зачем только нужен ты среди этих стен? Вопрошал про себя каждый, а он на то отвечал – «что бы оставались стены».
Средь множества колонн и стен, на площадях, вдоль улиц, тысячи людей каждодневно кричат и бегут, словно не видя и не слыша, друг друга. Как же легко затеряться в этой бурной скоротечности, мелькнуть, едва высунув голову, да пропасть навеки, как и не было вовсе. Только сам по себе ты проживешь хоть сколь-нибудь долго, в глазах посторонних – едва уловимая линия или точка вовсе, на необъятном полотне мира. Звезда, по которой не успел загадать желания, а она уж упала. Все эти лица…
Огромные кленовые врата отворялись с тяжестью возвратившихся воинов принесших не то победу, не то лишь попросту тщеславие королей. В этот миг всегда застывали взгляды, иногда забывались споры и томились надежды укоренных и обделенных. В застывшей толпе лишь один взгляд был направлен против, не в ту сторону. Он рассматривал то, чего никогда не видели замершие. Их собственные глаза, любопытство, выливающееся в такие минуты наружу. Конечно, тот человек должен быть странный, и это был Ник. Ник увидел торговцев ожидающих праздника и денег, бродяг высматривающих покровителей, господ лоснящихся триумфом. Едва ли и тут увидишь что новое, не в первый ведь раз, подумал он. Взгляд его уже почти остановился, как вскоре запнулся на лице маленького мальчика. Мальчишка не был похож на любопытного, его большие черные глаза на чумазом лице, так и пытались, кого-то найти. В его тоненьких смуглых руках была дудка, какой-то странный музыкальный инструмент, который он держал только пальцами обеих рук, да так что она едва не валилась из них. Мальчик одновременно пытался найти человека, и играть на дудке, ему так же было нужно, хоть и в этот момент ему вовсе этого не хотелось. Упустить такую толпу гуляк в его положении глупо, пусть он и мальчишка, но понимал это твердо. Однако играть он не мог, тому причина должна была быть особой. Они проходят, вся толпа вояк, продолжается гвалт, торговля, хохот, но мальчик все не играет. Стало быть так и не нашел того кто был нужен.
Ник выждал скорбную паузу и направился к мальчику. Слегка замявшись уже подле того места где стоял мальчик, Ник чуть всплеснув руками, словно отмахиваясь, подошел и поздоровался.
–Здравствуй, – тихо сказал Ник.
–Здравствуй, – выдыхая, отозвался мальчик.
– Видно ты чем-то огорчен, прости уж, коль не вовремя, – начал Ник.
– Вам бы уж не пристало простить прощенья у … – мальчик отчего-то запнулся, пытаясь сказать про себя. Даже попытавшись изобразить жестом.
– Вот этого уж никогда не пойму, и почему так у меня? – задался вопросом Ник.
–А разве так не у всех? – тоже спросил мальчик.
– Так все же, не мог бы ты рассказать мне… – не окончив, сказал Ник.
–Ах, я огорчен, – будто вспомнив, отвечал мальчик, – придется выслушивать истории, так надо ли вам?
– Отчего же, приятно услышать историю хорошего человека, так может, и друга найдешь, – сказал Ник как о себе.
–Это было недавно, – начал мальчик рассказ, – недавно потому как, мне только семь лет. У меня наверно, была мама и папа, уж точно, был, – на этом мальчик едва не остановился, но собравшись, продолжил: – когда потерялась мама, я не помню, только помню, как появилась бабушка. Она была старенькая, тогда я уж понял, помрет скоро. Мне было четыре, – мальчик показал соответствующее число пальцев, но тут же стал убирать за спину, как бы стыдясь, – она приглядывала за мной, когда не было папы, и когда был тоже, все время смотрела. А один раз папа ушел, сказал что-то, улыбался и поцеловал, – мальчик отвел глаза смущенно, после решительно продолжил, – он не вернулся, пока что нет. Бабуля та и вовсе померла. Вот так я и стою тут играю в чертову дудку, – закончил мальчик хмурясь.
