Содрав до крови кожу на руках и ступнях босых ног о крошечные каменистые выступы, Илья вскарабкался на вершину одиноко стоящей скалы, за макушку которой цеплялось небольшое, но густое сизое облачко: «Ты взобрался! Наконец-то, дополз до цели, выше некуда. Только здесь? на вершине, посреди чистого прозрачного облака, почувствуй тело свободным и блаженное спокойствие в истерзанной душе». Еще раз внимательно осмотрев себя, Алёшин тщательно протер заполненные запекшейся кровью раны, но они не беспокоили, казались не имеющими к нему никакого отношения. Высоко задрав голову, путник облегченно выдохнул: «Там за туманной дымкой только голубое небо! Никто более не способен указать мне дальнейший путь прочь от земной суеты, к вечному покою и успокоению». По округе разнесся душераздирающий безумный крик радости, смешанный с отчаянием попавшего в западню дикого зверя. Полностью освободив легкие, Илья? богатырского телосложения великан, попытался еще раз глубоко вздохнуть, но воздуха не хватило, он лишь почувствовал пульсирующую жилку в висках, качнулся из стороны в сторону и, не удержавшись на слабеющих ногах, медленно повалился на спину, проваливаясь, как в гамак, внутрь покачивающегося тумана. Падая навзничь, Илья под продолжающуюся блаженную облегченность закрыл глаза, пытаясь прислушаться к уставшему от переживаний сердцу, но помехой вдруг стало далекое надоедливо монотонное жужжание. «Проклятая муха даже здесь не дает покоя, а может, другая доколе мне неизвестная мелкая тварь», – не желая того, обнаженный здоровяк переключил свое внимание.
В бесконечно надоедливом звуке он вдруг стал разбирать слова:
– Ты чего это распластался тут? Поди не дома! Не твое это место! Нализался, как босяк последний, и орешь во всю луженую глотку. Проваливай! Проваливай откуда притащился!
«Ну вот еще, не дождешься, зазря что ли карабкался», – подумалось мужчине. Он принялся медленно поднимать свои внезапно потяжелевшие веки, но несколько попыток были тщетными, и великан оставил эту затею. Будто зажатое в мощные каменные тиски от бесконечной боли в спине, ногах, руках его ослабленное тело непрестанно ныло. Усилием воли преодолевая тяжесть, Илья чуть приподнял одно веко, явно осознавая, как плотная белесая пелена с множеством мелких темных точек и легкая полупрозрачная дымка застилали и без того воспаленные от усталости глаза. Изможденным бесконечной болью мышцам груди богатыря не давала покоя бегающая по телу маленькая черная букашка. Она носилась меж его густой от грязи волосяной поросли в дополнение к донимающей тело и душу боли, оставляя легкие, но неприятно надоедливые покалывания.
– Отвяжись! Устал маненько, отдохну и уйду, – бесхитростно прошептал путник на звук в поисках точки успокоения и опоры своей измученной душе.
– Куда пойдешь? Дальше-то некуда. Все! Ты достиг предела, – раздался недовольный далекий писк все той же беспокоящей его какой-то мелкой твари.
– Где ты, мерзость? Остановись, – вновь прошептал Алёшин пересохшими губами, – я тебя не вижу, но чую! Найду, грохну, – преодолевая боль, продолжал недовольно бурчать лежащий на спине богатырь.
– Я здесь! Я на тебе! Гниль твою собираю!
– Чего, поганец, болтаешь, я жив пока и тело мое в порядке. Найду, точно грохну! Сам гнить начнешь, – мычал Илья, пытаясь почесывать те места на груди, где букашка пробегала, пощипывая кожу.
– Не хозяйничай тут, не дома, лежи, пока позволено. Тута свои порядки, – визжала букашка, ловко увертываясь от его больших, толстых, но проворных пальцев.
– Надоел уже! Писк твой достал, найду, точно грохну!
– Ты чего это творишь? Не выйдет! Многие меня хотели…
– И чего-о-о-о! – от досады протяжно взвыл Илья.
– Да ничего, с хамами всегда моя берет!
– Кто тут хам-то? Одни хотят, другие делают, – совладав с собой, промычал Алёшин.
Сквозь шум в голове он еще и еще пытался вслушиваться в болевые ощущения каждой клетки своей большой груди, пытаясь определить направление и угадать место наступления следующего укуса. После затянувшегося бездействия Илья резко провел ладонью по своим волосатым соскам, огромными пальцами прижал насекомое к телу. В ответ разнесся громкий визг с испепеляющим человеческим матом да таким отборным, который в ходу лишь у блатных и урок, да у людишек слабых и беспомощных. Зажатая пальцами букашка скулила и брыкалась, постепенно превращаясь в огромную черную мохнатую крысу. Высвободив из-под пальцев голову, грызун вцепился в фалангу большого пальца Алёшина, прокусив его до косточки. Скорее от неожиданности, чем от резкой боли, Илья громко вскрикнул и разжал пальцы, выпуская зверька на волю. В белесом плотном тумане крыса моментально пропала из виду. Также быстро исчезли и тяжесть в груди, и болезненные ощущения, глаза полностью раскрылись.
– У, чертова напасть! Еще и кусаться вздумала, скотина! – беспомощно крякнул богатырь.
– Ха-ха-ха, узна-а-а-ал! Догада-а-ался! – пропело вдруг издалека.
– Это еще кто? – не сдержал вопроса Алёшин, поворачивая в разные стороны и без того больную голову, в поисках места откуда раздался нудный надоедливый писк. Вместе с давящей на тело тяжестью мгновенно исчезла сухость губ. Смачивая каждую складку, во рту забулькала живительная слюна.
