I. Введение. Нравственные идеи и теория «разумного эгоизма» у Л. Н. Толстого
Судя по дневниковым записям и другим биографическим материалам, молодой Толстой внимательно присматривался и к теории «разумного эгоизма» и к теории самоусовершенствования. В его записях можно найти мысли, близкие как к одной, так и к другой точкам зрения.
В действительности же он не был полностью согласен ни с тем, ни с другим направлением. Его нравственная позиция была сложнее, тоньше, если угодно, диалектичнее.
Следуя заветам Белинского, влиянию среды писатели «натуральной школы» придавали особое, можно сказать, исключительное значение. Среда могла перевернуть нравственные представления человека вверх дном, превратить героя в собственную противоположность.
Но ее влияние – не исключительное и не единственное. В условиях сельской жизни злое, самолюбивое начало тоже находило доступ к душе ребенка, и притом довольно легко.
Может быть, весь секрет – в воспитании? Просветители XVIII века, начиная с Руссо, смотрели на душу ребенка как на tabula rasa, на чистый лист, на котором можно писать что угодно. Отсюда их взгляд на воспитание как на решающий фактор формирования личности. Белинский также придавал воспитанию огромное значение, о чем, в частности, свидетельствует его повышенный интерес к вопросам детской литературы.
У Л.Н, Толстого отношение к воспитанию и образованию на протяжении жизни будет меняться. Со временем он дойдет до отрицания университетов.
Другое дело, что воспитание и образование сами по себе, как и среда, не всесильны. Воспитатель не в силах овладеть всей душой ребенка, подчинить ее полному влиянию,
Вопрос о влиянии наследственности и среды на формирование нравственности относится к числу наисложнейших и интереснейших и до сих пор является предметом острейших споров. Современная наука не только не отрицает наследственность в формировании психических и нравственных свойств личности, но признает ее как непреложный, фундаментальный закон. Академик Б. Астауров в выше названной статье утверждает, что этому закону «подвластно становление и таких интегративных характеристик, как инстинкты, темперамент, возбудимость, ум и память, склонность к определенному виду деятельности, способность и таланты, общие черты характера, вроде доброты и жизнерадостности, угрюмости и злобности, и такие эмоциональные реакции, как любовь и сострадание, ненависть и ярость, инстинкт самосохранения и инстинкт самопожертвования – эгоизм и альтруизм».
Следовательно, и в этом отношении взгляд Л. Н. Толстого на человеческую природу был шире, чем у многих его современников и некоторых великих предшественников, того же Руссо, которого писатель почитал.
Добавим к сказанному еще мысль о благотворном влиянии на человека природы, мысль, которую мы найдем и у Руссо, в частности, в его «Юлии, или Новой Элоизе» (часть первая, письмо XXIII), и сделаем вывод, что воззрение молодого Толстого на вопросы нравственного формирования личности характеризуется чем угодно, только не узостью.
Природа человека представлялась Достоевскому очень противоречивой, заключающей в себе и добро и зло. Достоевский еще в ранних произвеениях, в частности в «Неточке Незвановой» (1849), склонялся больше к тому, что зло все же преобладает. Л. Н. Толстой в этом смысле был ближе к Белинскому и Чернышевскому и полагал, что преобладающим началом у человека является все же не зло, а добро. В личности, утверждал он, заложен некий непогрешимый нравственный инстинкт, позволяющий ему отличать добро от зла. Но если Белинский в борьбе со злом придавал большое значение «разумному эгоизму», то Толстой в пятидесятые годы в эгоизме видел не столько средство самоопределения личности (хотя и нс отрицал его полностью), сколько своего рода лазейку для разного рода зла в душу человека. Отсюда его идея самоусовершенствования в духе христианской морали, сближающая его со славянофилами.
Л. Н. Толстой, конечно, впадал в идеализм, когда переоценивал роль индивидуальных нравственных усилий в борьбе со злом и недооценивал «программу социального переустройства жизни, которую разрабатывали революционные демократы. В этом его главное противоречие и как художника и как мыслителя. Но и на самом раннем этапе христианская доктрина нравственности, которая захватила славянофилов, коснулась не всего Толстого, а только какой-то части его души.
Под влиянием «взбунтовавшейся совести и того доброго начала, которое в течение продолжительного времени глушилось злом, диалектика добра и зла является внутренней движущей силой саморазвития и самосовершенствования личности.
II. Проблемы нравственности у Толстого в исследованиях литературоведов
В «Войне и мире» все в движении – и люди и обстоятельства, и время и пространство, и армия и народ. В движении Кутузов, Наполеон, император Александр, московское дворянство и купечество, светский салон Анны Павловны Шерер. Той самой скуки, которая была частицей жизни Евгения Онегина, Печорина, светского общества и которую благословил пушкинский Мефистофель словами: «вся тварь разумная скучает», здесь нет и в помине. Герои «Войны и мира», на какой бы общественной или нравственной ступени они ни находились, испытывают все что угодно, кроме скуки небытия. Им неведом порок томящего однообразия, та «скука неприличнейшая», о которой скажет Достоевский в «Братьях Карамазовых». Жизнь в «Войне и мире» словно пробудилась от сна, все сдвинулось с места, поплыло, поехало, потекло…
