Читать онлайн полностью бесплатно Андрей Фамицкий, Константин Комаров - Номинация «Поэзия». Короткий список премии «Лицей» 2018

Номинация «Поэзия». Короткий список премии «Лицей» 2018

В сборник вошли поэтические подборки авторов, вошедших в короткий список премии «Лицей»: Антона Азаренкова (Смоленск), Дениса Безносова (Москва), Елены Жамбаловой (Улан-Удэ), Константина Комарова (Екатеринбург), Максима Матковского (Киев), Дарьи Моряковой (Москва),Софьи Серебряковой (Санкт-Петербург), Тихона Синицына (Севастополь), Андрея Фамицкого (Москва, Минск), Павла Финогенова (Нижний Новгород)

Авторы: Азаренков Антон, Безносов Денис, Жамбалова Елена, Комаров Константин, Матковский Максим, Морякова Дарья, Серебрякова Софья, Синицын Тихон, Фамицкий Андрей, Финогенов Павел


© Антон Азаренков, 2018

© Денис Безносов, 2018

© Елена Жамбалова, 2018

© Константин Комаров, 2018

© Максим Матковский, 2018

© Дарья Морякова, 2018

© Софья Серебрякова, 2018

© Тихон Синицын, 2018

© Андрей Фамицкий, 2018

© Павел Финогенов, 2018


ISBN 978-5-4490-8803-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Антон Азаренков

Две ягоды

1

Отрок взобрался на дерево,
старую заповедную вишню,
на сто девяносто шестой странице
Псалтыри Ла́ттрелла;
забрался и не замечает
садовника, караулящего внизу
с неизбежной дубиной,
и нависающих сверху
острым чернильным дождём
готических литер,
но, сбросив ботинки и ошалев от радости,
набивает щёки, пото́м – карманы
сладкими-сладкими ягодами…
И ни одной шишки.
Истинно говорят:
Восходят до небес
и низходят до бездн
душа их в злых таяше…

2

Между левой стеной и правой,
прямо над теплотрассой,
выросла возле Центра медицинской радиологии
огромная белая черешня.
По местной легенде, кто-то
бросил косточку из окна —
с тех пор и тянется это вредное
«радиоактивное» дерево
выше первого этажа,
где празднуют выздоровленье,
выше второго,
где отмывали чернобыльцев,
выше третьего,
где не останавливается обычный лифт,
и четвёртого,
самого светлого – и пустого.
И лет, говорят, ей столько,
сколько и мне: много и вечно мало.
В солнечную погоду
ослепляет разлапистая черешня
пациентов изнанкой своих жестяных листьев,
так что некоторые тут не различают —
то ли кружится голова,
то ли дует с востока незлой и обильный ветер…
Жизнь – это бросок костей
с пятого этажа,
и счастье тому,
кто её попробует.

«Неслышно ковыляет человек…»

Неслышно ковыляет человек.
Вокруг, колыша ветхий борщевик,
клубится снег. Ложатся покрова
на кровли, трубы, бани и хлева
(дрова, сараи, тряпки, конуры
и прочее скупое иудейство).
В прихожей собирается семейство.
Шипят говоруны.
Где мыкается бедная дочка́?
Чем угощать священника, дьячка
и певчиих? Аль выгнали Дружка
и Муську из гостиной? Мужичка
позвали, Сашку с Костырей? Скажи
яму́, шоб подсобил. А свечки?
На кухне вчетверо по луковой дощечке
быстрей стучат ножи.
Сижу на лишней табуретке, разделив
сестру и мать – как дикобраз
какой-то – молчаливо: здесь табу
на разговоры. Лезет снег в избу
постылой панорамой, но белей
рассохшаяся краска крестовины
и на трюмо спадающие криво
лавины простыней.
Там пятна растекаются гвоздик.
Мы обступаем, будто борщевик.
Клубится ладан, сходятся лучи —
семь лезвий – в сердце. Мати, умягчи!
И полностью пропитанный покров
на зеркале. Стоим, не замечая:
спелёнатую куколку качая,
Кто высится, поправ.

Автограф

Дорогая мама!
Герой моей первой книжки
пьёт и курит.
И часто болеет.
И изменяет женщинам, как твой первый
благоверный
«козёл азаренков».
Герой этой книги много пьёт
стыда, красного и сухого;
зуда, живого и тёмного.
И не герой, конечно, а так – субъект,
в меру упитанный, порой лирический,
особенно когда выпьет.
Ладно, мама,
знаю,
что дед Колька умер от этого,
что Витька умрёт от этого,
что все мы стоим в этом, как в огне, в говне, в гиене…
Знаю. Ну а что с этим делать? От осинки
не родятся апельсинки.
Кстати,
Егорьевская церковь на Фурманова
теперь общежитие:
бельё на фоне общипанной панорамы…
Старушка выводит из ветхого закутка
трёх-четырёх коз
и кособокого Боньку
пастись на церковной лужайке.
А когда тот залезает на чей-нибудь огород,
раздаётся окрест: «Бонька! Ти ты соусем оборзел?
А ну дывай тика́й оттудава, кому скызала!
Получишь тут! У-у-у, козлище поганый, чёрт ты
лысый! Фашист проклятый, вредитель,
конченный…»

Сочельник

Ну что тебе ещё написать…
Бог есть,
раз есть дьявол,
умеющий растравить —
до психоза – простую спичку,
показывающий кино в засыпальной тьме,
подпиливший и ножку стула, небось, нарочно…
Устроивший в вино-водочном на углу
распродажу и даже – под Рождество! – ангину.
Потому что все ангелы ждут, а дьявол здесь.
Ну, не совсем настоящий
(настоящий, говорят, красивый),
а такой, обычный:
ворчащий, глупый.
Тетёшка, пушной зверёк.
Мелкая сошка.
Даже немножко жалко.
Накорми его своей кровью,
своей горячкой,
гречкой,
лучшими годами,
густотой волосяного покрова,
главой из диссертации,
пустотой наполовину тёплой постели,
нерождённой дочкой —
«Сонечкой,
со скрипочкой» —
а он всё пилит, пилит чужую мебель
и подбрасывает в костёр.
Вдалеке переливаются огоньки.
Улыбаются бумажные иконки.
Я стою на срыве своей Диканьки,
весь в пуху сухостоя, собачках, сухом репее —
сейчас загорюсь.
Мой зверёк мне терзает валенок, простофиля.
– Да есть, – говорю. —
Есть, наверно.
Только вот смотрит другие фильмы.

Элегия о Вознесенском кладбище

На потайной скамейке
встречались ввечеру
(у матушки Ирины,
Панкратовой в миру,
покинутой в могилке…
А я потом умру).
По узеньким тропинкам
гуляли наугад
до сумерек, и бёдра
скользили меж оград.
И в сумочке лежали
таблетки циклодол.
От холода дрожали,
и длился поцелуй…
Как юности детальны
и память, и вина!
И как сентиментально
то кладбище: больна.
Увидел приведенье,
знакомое лицо,
в соседнем отделеньи,
тоскливом ПСО.
«Мы всё перетерпели, —
шепну через года, —
но, сколько б ни болели,
мы здесь не навсегда».

«и гречишный мёд с райскими яблоками – зачни…»

На следующую страницу
Другие книги авторов Андрей Фамицкий, Константин Комаров
Ваши рекомендации