Зеленый ЗИЛ-131 с кунгом без дверей шел меж снежных стен по зимнику «Турмалин – Нокла». Нокла – верхний склад. Там три барака, дизель-электростанция и ПРМ (передвижная ремонтная мастерская). Зимой, конечно, ад. Но летом, разумеется, рай. Летом лесные бригады валят банан на летниках (уходят из Ноклы в сухие места). Здесь же оттаивают бездонные болота и оживает витаминная линия – морошка, голубика, черника, брусника, клюква.
В ягодах Ноклы повышенное содержание серебра. Никто не знает откуда в ягодах серебро, но всем это очень нравится. Мне тоже это очень нравится, хоть я их еще не пробовал. Я появился здесь в декабре. После отстоя в Турмалине, меня и еще двоих духов «отобрали для Ноклы». К несчастью, для Ноклы без ягод, без озер, для Ноклы промерзшей до костей и заваленной снегом по крыши.
Дело в том, что я умный и сильный. И теперь зеленый ЗИЛ с оскаленной мордой тянет порыкивая себя и поклажу по ледяному зимнику. А поклажа – битый кунг без дверей, в котором я, Алеут, Цапфа, какие-то мешки и две окаменевшие свиные полутушки. Как сказал Алеут: «Что -42, что +42, одинаково хреново». Вот не знаю.
В начале мы пели, потом ели (нашли мешок с луком и настрогали стружек с каменной свиньи), но так и не согрелись. Бушлаты на телогрейки, ватные штаны, валенки – все прах, когда ты не двигаешься. А двигаться уже нет ни желания, ни сил. Конечности утеряли чувствительность и подвижность. Цапфа, похоже, помер. Алеут сосредоточенно кряхтел (пытался шевелить пальцами рук и ног).
– Цапфа, ты жив?
– Пни его…
– Цапфа! Глаза открой!
– Восемьдесят километров. Интересно, сколько осталось еще?
И тут Цапфа задекламировал своего Мандельштама:
– В серебряном ведре нам предлагает стужа Валгаллы белое вино…
– Опа. Бред цапфиный попер.
– Мы едем в вечность, ребята…
– Цапфа, не надо в вечность. Давай в Ноклу.
– Зачем? Вот свет в конце пути. Белый, слепящий…
– Дурень, это гребаная снежная пустыня в проеме.
– Ты в кунге, Цапфа. И просто замерзаешь. Подымай его, Алеут.
– Щас, Ваньша, себя бы поднять…
Ты такой веселый клоун, когда тебя слушаются только мышцы торса и ноги выше колен. Два таких веселых клоуна в тряском кунге копошатся, пытаясь согнуть третьего в сидячее положение. И еще давно, слишком давно хочется отлить. Пожалуй, (спасибо ангел) мы выжили только потому, что я не желал писать в обмундирование.
– Я плохой совсем. Так что будем делать это втроем. Без вас я сейчас обоссусь.
– Опа. Обоссаным в Ноклу нельзя, сожрут.
– Спасибо, Алеут. Не сожрут. Я сейчас там, в проеме, на колени встану, а ты Цапфу мне на ноги закатишь. Весу в нем немного, но хоть какая-то страховка. Дальше будем размышлять…
– Ребята, я с вами. Кати меня куда надо, Алеут.
Да. Я, Иван Баюклин, называемый Алеутом «Ваньша», сделал свое непростое дело (спасибо товарищам) на эту убегающую белую дорогу. И маленькая анимешная Фрейя за елкой, прижав пушистые ушки, отщелкнула пальчиком на алмазных счетах крошечный кристалл: «Не описялся. Первый уровень пройден. Кровоснабжение оптимизировано на восемь процентов».
Мифы света воспевают усилия, мифы тьмы – результат. Мы выпали из кунга у барака и я понял, что рассказы о лесниках – страшная правда. В Турмалине нас пугали, не испугали, но вот эти поджарые, ловкие, ощерившиеся звери на крыльце – ослепительный ужас. Противостать же сегодня в нас мог только дух. Ну на то мы и духи.
Добрый прапорщик Максимчук, что доехал до Ноклы в теплой кабине, сказал крыльцу: «Ваши» и ушел куда-то в белое. Ориентация, это то, что нужно было немедля обрести и мы с Алеутом выдвинулись прикрывая неуклюжего Цапфу. Это развеселило агрессивную среду и она заговорила.
– Вот эти два пельменя хороши.
– Хороши бровки хмурить…
– Ну, не очень задохлые, раз доехали. День без жмуров – хороший день.
– Еще не вечер.
– Харе болтать. Припас пусть выгружают.
– Тащите, духи, все из машины в столовую. Вон то здание, там повар куда что покажет.
Мы с Алеутом вывалили первую полусвинью на снег. Засунуть Цапфу обратно в кунг, чтобы подавал, не получилось (ноги у него не сгибались) и тут маленький злой человек с синим лицом (водитель нашего зила) подошел сзади и ткнул в Цапфу железным ведром.
– Ты. Полный бак.
И дурень Цапфа ведро взял.
– А где?
– Там.
Синий махнул рукой в белое. И дурень Цапфа в белое потопал.
С крыльца проворковали:
– Быстрее разгрузите, быстрее до печки доберетесь, жиробасики.
Это был наш с Алеутом смертный грех. Отпустили Цапфу одного в белое. Цапфу, который и в Турмалине в трех соснах путался, Цапфу, который ничего тяжелее шариковой ручки в руках не держал.
Повара звали Гудвин. После разгрузки мы ровно четыре часа кололи дрова для столовской кочегарки, за что Гудвин нас в финале накормил. Глядя на то, как я и Алеут глотаем кашу, селедку и хлеб, он произнес,
– Трамбуйте, духи, трамбуйте. Может поможет…
Синей ночью снег в Нокле фиолетовый и волки за спиной воют. Пошатываясь (чот устали), мы с Алеутом добрались до барака, рядом с которым мурчал в холостую наш ЗИЛ. Большой градусник на крыльце упорно показывал —42. Никто нам не сказал где спать, и мы тупо вошли через маленькие сени в казарму.
