Беременная Маня работала в поле с раннего утра. Еще пастух не гнал стадо к заливным лугам, а она уже вязала снопы, обласканная теплыми лучами восходящего солнца. Время близилось к полудню, спину ломило, большой живот тянул вниз, но Маня терпела. Лучше это, чем побои свекрови, с первого взгляда невзлюбившую невестку-сироту.
Остановившись на передышку, Маня взглянула на высокое синее небо и яркое летнее солнце. Как так сложилась ее жизнь? Детство она провела в детдоме, терпя издевательства старших ребят, наконец, повзрослев, получила квартиру и столько возможностей для новой жизни. А она, глупая да наивная, влюбилась до умопомрачения в Степана, красивого, доброго, как ей тогда казалось парня, приехавшего учиться в их город. И вот, сыграв свадьбу, они продали ее квартиру, и приехали в его родную глухую станицу.
“Глупая, глупая, глупая”, корила себя Маня, да деваться было некуда. После приезда в станицу, жизнь ее стало нестерпимой, свекровь покалачивала, Степан погуливал, свекор молча наблюдал. А сама Маня, тихо плакала в подушку, деваться ей было некуда.
Солнце начало жарить во всю, и Маня с тихим вздохом выпрямилась. Потянувшись, она с нежностью погладила большой живот, единственную радость и надежду в её никчемной жизни.
– Милая моя доченька, потерпи жару еще немного, уж больно не хочется домой, – Маня, знала, что в полдень не следует работать в поле, но обтеревшись влажным полотенцем, она предпочла продолжить, нежели возвращаться в ненавистный дом.
Ощутив глухой удар по голове, Маня осела на землю. Лежа, она почувствовала начинающиеся схватки, а перед слипающиеся веками увидела прекрасное женское лицо.
– Давненько тут никто правил не нарушал, – над ухом раздался мелодичный, и одновременно властный женский голос, – а если и нарушают, так прячутся от меня в железных машинах. Кто же тебя надоумил, хилая?
– Дочка, – сквозь боль прошептала Маня, – дочка.
– Что? Дочка тебя выгнала, – расхохоталась красивая женщина.
– Дочка, спаси ее она вот-вот родиться, – Маня с последних сил нащупала большую руку высокой незнакомки, – спаси, прошу, она должна быть счастливой.
Высокая женщина задумчиво нахмурилась, взглянув на большой живот умирающей Мани.
***
Резной бревенчатый дом, окруженный высоким лесом, наполнился звонким девичьим смехом. Скрипнула дверь и на улицу выбежала юная русоволосая девушка, тоненькая, словно тростинка, в белом кружевном сарафане, она искренне смеялась. Продолжая бежать, она оглянулась на дверь, в которой показалась косматая борода маленького старичка.
– Ух, проказница, – старичок, притопнув, погрозил кулаком, – все матери расскажу! А ну-ка, подруженьки, ее догоните, да щекоткой изведите! – Вслед за старичком с гомоном выскочили маленькие лохматые шишиги и гурьбой, подпрыгивая понеслись за девушкой.
Девушка звонко взвизгнув, кинулась в лес, по едва заметной тропинке. Она, знала, что тропинка выведет ее к большому полю, куда каждый день к полудню уходила ее мать. Ветки словно сами расступались, пропуская бегущую изо всех сил девушку. Внезапно она запнулась, и неуклюже повалилась на землю, из под ног выскочила самая крупная шишига, и свистнув остальным, вскочила на девушку. Остальные шишиги нагнали первую, и всей компанией принялись щекотать девушку маленькими ручонками и пушистыми боками, заставляя ее смеяться еще громче.
Тут старшая шишига остановилась, повела носом, и шикнув на остальных стала вглядываться в ближайшую кромку леса.
– Людди, – тихонько прошипела она.
Девушка, перестав смеяться, встала, аккуратно спихнув притихшую малышню. Крадучись, аккуратно раздвигая вмиг спутавшиеся ветки, девушка приблизилась к выходу из леса, шишиги тихоньку шуршали следом. Спрятавшись за большой ствол ели, накинув себе на плечи ее ветви, словно волшебный плащ, девушка приготовилась наблюдать.
Неподалеку на лесной опушке, примыкающей к полю, стояла пара машин, девушка знала, что люди используют такие для передвижения. Возле машин компания молодых людей разбивала лагерь, кто-то ставил палатки, кто-то разжигал костер, кто-то начал накрывать на стол. Из машин доносилась музыка, с причудливым ритмом, и мужской голос то ли говорил, то ли пел. Девушка поморщилась, похожие песнопения она слышала лишь один раз, в ночь на Ивана купала, когда колдуны устроили свой обряд, недалеко от их с мамой дома.
В поле, совсем близко к лесу, по пояс в золотистой ржи стояла, невидимая для людей, ее мать. Высокая и прекрасная она неодобрительно поглядывала на шумную компанию.
– Рада, – легкий шепот заставил девушку вздрогнуть, – а что это ты тут делаешь?
– Я к маме шла, да вот люди… – Рада повернулась к собеседнику, молодому Лешему, – ты лучше скажи, за чем мне дорогу преграждал? Ветки в глаза пихал?
– Так это я от волнения, – развел руками Леший, и хитро улыбнулся, – люди то на моей территории, твоя мама только над полями властвует. Вот и переживал, что ты на них выскочишь.
– Ха, – Рада сверкнула глазами, – лучше скажи, что из вредности не хотел пускать.
Молодой Леший рассмеялся, встряхнув длинными зелеными волосами.
– А то, сестрица, – ласково потрепав Раду по голове, ответил Леший – ладно пойду проверю людей, а то учудят что-нибудь. – И весело подмигнув сердитой Раде, растворился в воздухе, лишь еловые лапы сильнее прижались к плечам девушки.
