– Богиня! – говорили ей в след, но она не принимала это серьезно нас вой счет.
И все же она ею была. Красивая и такая настоящая, как запах пиона на рассвете или капля росы по утру. Эта нимфа смотрела на мир особыми глазами и видела его намного больше, чем он был на самом деле. В нем она любила все творения безупречной созидающей силы вселенной и творила сама, посылая в мир прекрасные флюиды счастья и любви.
Он появился неожиданно и сразу же завладел ее вниманием. Он не принадлежал ее миру, но пробивался к ней настойчиво, воспевая ее красоту и живой нрав, безупречность линий и грацию фигуры, глубину ее невероятно животворящей натуры, в которой он черпал наслаждение. Человек возжелал эту нимфу, умоляя удостоить его хотя бы одного своего взгляда или слова, чтобы ощутить источающуюся из нее благодать, словно животворящий свет небесной Божией матери. И, водрузив ее высоко на Олимп, он вожделенно, но терпеливо ждал, когда она к нему спустится.
Поначалу, она не решалась и медлила, но каждый день его зов становился все громогласнее и настойчивей и ей все труднее было бороться с собой. Его струны души играли для нее необыкновенную песнь о сладких ночах и волнующем шепоте сочных губ над ее прелестными очами, о горячих объятиях, трепетных и страстных поцелуях. Наконец, она откликнулась на призыв, обнадежив его сладкой минутой блаженства и яростной страстью.
– Осторожно! – предупреждали две ее сестры. – Что может знать о любви человек! Что может знать он о красоте! Он не способен любоваться красотой, ибо хочет ею владеть, а завладев, уничтожит ее.
Пребывая под стойкими лестными речами томящегося в ожидании ее почитателя, нимфа, отмахнувшись от предостережений, решилась принять зов и раствориться в любви сердечного друга. Она сошла к нему в нежном свете догорающего заката, чтобы позволить ему прикоснуться к своей красоте под покровом ночи и ощутить всю человеческую нежность и желание, обещанных ей возлюбленным. Человек был несказанно рад и, унося красавицу прочь от сестер, пел ей гимн великой и вечной любви.
Укрывшись в ночной тьме и задыхаясь от счастья, он беспощадно обрушил свою страсть на ее хрупкие плечи. Невежда сломал ее хрусталь и опозорил ее неумелыми и грубыми ласками. Ее божественная чистая красота в миг исчезла, а ее место заменили стыд и боль. Ощущение оскверненности и поруганности ударили по ней свистящим хлыстом с невероятной мощью. Ее мир в миг раскололся на мельчайшие осколки, в каждом из которых она увидела свое уродство, облезлую «позолоту» и омерзительную ей наивность. Они множились в тысячекратном размере… От отчаяния ей хотелось вопить диким зверем, отдаться на растерзание хищникам, или того хуже голыми руками разорвать пышущую огненной болью грудь, и извлечь душу, чтобы она растворилась с первыми лучами восхода, лишь бы больше никогда не видеть свое мерзкое тело, эту безобразную плоть.
Рассвет смело озарил небосвод, и некогда прекрасная нимфа поспешила стыдливо прикрыть свою наготу лопухами. Вести о ее тайном схождении в человеческий мир разошлись немедленно и наказание должно было свершиться для обоих. Но даже поруганная, она не желала зла возлюбленному. В ней еще теплилась вера в то, что человек не был лишен сострадания и взмолилась к любящим сестрам, чтобы те помиловали его, а ей позволили самой решить свою судьбу. Сестры согласились исполнить последнюю просьбу младшей сестры, а после покинули ее.
Опустошенная и отверженная обоими мирами, она уныло брела по мирским тропкам в попытках найти в сердцах людей хотя бы крупицы светлого и прекрасного, но с каждым ее шагом все меньше в ней оставалось надежды. Оживляя в своей памяти горестные минуты встречи с возлюбленным, в ней ничто не будило прекрасные порывы души и от того становилось еще горче.
Прежде нимфа и Богиня в его глазах, а отныне земная странница в отчаянии упала на траву и разразилась горькими слезами, заливая влагой лужайку вокруг.
Прошло время и на месте слез прекрасной нимфы выросли чудесные незабудки, которыми дивились и любовались все жители окрестностей, а некоторые считали это местной достопримечательностью. Но вскоре, как и бывает в человеческом мире, цветочную полянку распахал трактор и на ее месте построили детскую площадку, асфальтом утрамбовав землю с некогда волшебными цветами.
– Ничто не вечно под Луной, – произнес старик себе под нос, оживляя в памяти красивую поляну с незабудками цвета небес, и поплелся дальше по своим делам.
– Отец, разреши я отправлю свой прекрасный парусник по мирской реке, – обратился маленький карапуз с золотыми кудрями к Богу отцу. – Пусть он рассекает бушующие воды и борется с ветрами и шквалами, покоряет морские стихии в поисках земных сокровищ и прекрасных дев.
– А кого ты поставишь у штурвала, сын? – поинтересовался Бог отец.
– За штурвал встанет Любовь, отец, – отвечал божественный сын. – Парусами станет Вера, а Надежда будет лоцманом ему.
– Тогда тебе придется попрощаться с ними, ибо они не вернутся более, – ответил Бог отец.
