Снежные быки – огромные, лохматые, медлительные – легко тянули нагруженные волокуши. Струи морозного искрящегося тумана вырывались из тьмы ноздрей, оседали инеем на мордах, превращая густую шерсть в массивные гирлянды мокрых сосулек. Порой животные трясли головами, и тогда смерзшийся мех колыхался, с тихим шелестом осыпаясь мелкими ледышками.
На шее каждого быка восседал погонщик. Людям приходилось несладко – они хоть и кутались в шубы, прятали носы в воротники, но мороз пробирал до костей, а стылый ветер так и норовил забиться под одежду. То и дело кто-то из закоченевших погонщиков бросал поводья, соскакивал в снег и бежал рядом со своим быком, в опасной близости от огромных мохнатых ног, цепляясь за долгие космы, свисающие с боков животного. Бежал, проваливаясь в сугробах почти по пояс, с немалым трудом выбираясь из снежного плена. Бежал, пока не начинал задыхаться, пока едкий пот не заливал глаза. А потом, согревшись движением, взбирался на шею быка и замирал там, съежившись под просторной шубой, отдыхая и экономя тепло.
На длинных волокушах, примостившись на жердях, словно на насестах, ехали мрачные воины-охранники. Этим приходилось еще хуже, чем погонщикам – шуб у них не было, а плащи, хотя и были подшиты мехом, но совсем не грели. Окоченевшие воины выглядели жалко – синие лица, мраморно-белые носы, трясущиеся губы…
Небо сегодня было чистое. За долгую ночь серые отяжелевшие тучи опустились к подножьям гор, и перевал сразу же выстыл, лишившись небесного покрывала. А под утро задул ветерок, вроде бы и не сильный, но нестерпимо колючий, обжигающий открытую кожу.
Солнце, маленькое и совсем негреющее, взошло уже давно, но звезды не торопились спрятаться, только немного умерили свой блеск…
Один из охранников с тоской глянул вверх. Пробормотал, ежась:
– Звезды белым днем, где ж это видано… – он слабо сплюнул, и слюна затрещала на морозе. В снег упал маленький ледяной комочек.
– Ты смотри – плевок замерзает!
– Ничего, через горы перевалим, там теплей будет, – сказал второй охранник. Воины сидели рядком на длинной толстой слеге, тесно прижавшись друг к другу. Они сняли с себя кольчуги, хоть это и было настрого запрещено.
– Еще один такой день, и мы все тут околеем, словно воробьи на морозе. Только быки и останутся.
– Спуск уже начался. К вечеру, может, перевал пройдем.
– Что толку? Внизу тоже зима.
– Все равно, там потеплей будет.
– Да какая разница! Везде холод страшный!
Они замолчали, смежив слезящиеся глаза.
Хрустел снег. Пофыркивали быки. Скрипели связанные жерди волокуш. Кто-то из погонщиков затянул протяжную гортанную песню, его поддержали несколько голосов, но вскоре песня смолкла.
Мерные тихие звуки и колыхание волокуш вгоняли в сон. Да и теплее кажется, если не шевелиться. А чуть двинешься – и сразу морозный воздух ползет под одежду, щиплет кожу, пробирает ознобом…
Охранники дремали, ежась и прижимаясь друг к другу.
Спали погонщики.
Солнце медленно клонилось к западу.
И вдруг что-то произошло.
Грянул гром, разбудив окрестные горы. Заметалось вспугнутое эхо, ища укрытия.
Охранники вздрогнули, открыли глаза, пока еще не понимая, что случилось. Посмотрели на чистое небо.
– Гроза? – спросил один.
Откуда? В безоблачном прозрачном небе, зимой?
Всхрапнул бык, бредущий первым.
– Стрелки! – крикнул тот, что надеялся к вечеру пройти перевал. В голосе его слышался страх.
Вновь рявкнул гром. Негромко вскрикнув, с шеи быка свалился погонщик. Он, еще живой, упал прямо под ноги животному, увяз в сугробе. Задергался, пытаясь отползти в сторону, но не успел – тяжелое широкое копыто вдавило его в снег, утопило, расплющило.
– Стрелки!
Воины спрыгивали с волокуш, выхватывали мечи, кто-то пытался влезть в смерзшиеся кольчуги. Все крутили головами, высматривая врага. И ничего не видели – только белый снег кругом, искрящийся, слепящий, колющий болью глаза.
Недалеко что-то устало вздохнуло. Дрогнула земля под ногами. Разбуженный эхом, сорвался в пропасть огромный снежный карниз, ударился о склон, взметнулся облаком снежной пыли и покатился вниз неудержимой, разрастающейся лавиной. Быки, обычно такие спокойные, выдержанные, разом остановились, захрапели, раздувая ноздри, затрясли головами.
– Стрелки!
Снова прогремели выстрелы, заглушив грохот уходящей лавины. Взвились к небу демаскирующие серые дымки, но их быстро разметал ветер.
– Они там!
Вязнущие в снегу воины поползли туда, откуда только что поднялись дымки. Там никого не было видно – кругом нетронутый снег.
– Вон они!
Три фигуры поднялись в полный рост, синхронно скинули с плеч белые плащи, сливающиеся со снегом. Опустили головы, исподлобья наблюдая за передвижением охранников, чего-то выжидая. Один – высокий, черноволосый, худощавый. Второй – приземистый, коротконогий, сутулый. Третий – седой здоровяк с окладистой бородой. На бедрах каждого – широкий кожаный пояс. Ни мечей, ни луков – только странное оружие в руках. Странное, необычное и смертоносное. Грохочущее, плюющееся огнем и дымом. Оружие стрелков.
Один из охранников был уже недалеко – он выхватил из-за пояса метательный кинжал, но успел лишь взмахнуть рукой – бородатый стрелок ткнул в его сторону своим коротким оружием, и воин упал замертво, даже не услышав грохота выстрела. В тоже мгновение открыли огонь и два других стрелка – четыре охранника разом словно запнулись, повалились лицом в снег и больше не шевелились. Воины, видевшие бесславную гибель товарищей, яростно завопили и еще ожесточенный стали продираться сквозь сугробы к врагу, потрясая обнаженными мечами. Их было много – двадцать пять человек, двадцать пять отточенных клинков. Стрелков было всего трое. Но силы были неравны.
