В комнате на столе стояла чашка, в которой было что-то жидкое. Рядом со столом стоял простой деревянный стул, по четырем стенам комнаты висели маленькие портретики то ли крольчих, то ли зайчих в рамочках, сплетенных не то из веревочек, не то из проволочек, – и в этой комнате никого не было.
Вдруг в комнату вошел дядька в большой коричневой фетровой и весьма засаленной шляпе и в коричневых же, тоже очень грязных ботинках. Оставляя за собой следы какой-то черной бузы, он широкими шагами прошел прямо к столу, не глядя по сторонам и не обращая никакого внимания на висевшие на стенах картинки, бросил шляпу на стул – и увидел чашку. Он взял ее и выпил залпом всё содержимое, успел почувствовать, что жидкость в чашке сладка и горяча, и… повалился на пол. Замертво…
Тут в комнату вошло существо в синих одеждах, у которого не было видно ни головы, ни рук, ни ног. Некто в синем подошел к мертвому дядьке и, выхватив из его мертвой руки чашку, каким-то писклявым голосом простонал:
– Отдай сюда! Мрут тут всякие!
Затем Некто в синем поставил чашку на стол и налил в нее сладкой и горячей жидкости из чайничка, который вдруг почему-то оказался тут же, под рукой. Потом существо в синих одеждах взвалило дядьку себе на плечи и выволокло его прочь из комнаты, а следы какой-то черной бузы исчезли сами собой… и шляпа тоже исчезла.
Прошло немного времени, и в комнату, стуча каблуками, вошла тетька. Едва взглянув на картинки, она прошла прямо к столу и увидела чашку, и стала пить, пить, пить… и тоже, почувствовав, что жидкость в чашке и сладка, и горяча, повалилась на пол мертвая…
В комнату снова вошло существо в синих одеждах. Этот Некто в синем снова подошел к столу, снова взял из мертвой руки пустую чашку, снова поставил ее на стол и снова налил в нее жидкость из того же чайничка. Потом Некто в синем вышел из комнаты, а секунды две спустя исчезла куда-то и мертвая тетька.
Прошло совсем немного времени, и в комнату влетела девочка с воздушным шариком. Девочка тоже не стала глядеть на картинки, а сразу полетела к столу с чашкой, в которой было что-то жидкое. Девочка тоже, как все, взяла чашку и выпила из нее всю сладкую и горячую жидкость… ну и повисла мертвая на своем воздушном шарике.
Тут в комнату вошел Некто в синем и вырвал пустую чашку из руки мертвой, висящей на воздушном шарике девочки; поставил чашку на стол, но на этот раз не стал больше наливать в нее какую-то жидкость из чайничка, а оставил ее пустую на столе и вышел из комнаты. Мертвая девочка вскоре тоже исчезла…
Немного времени прошло, и в комнату вошел старикашка. Он пить из чашки не стал (к тому же, она была пуста), а стал расхаживать вдоль стен комнаты и разглядывать висевшие на них картинки. Ворча и кряхтя, он останавливался возле каждой картинки и ругался, и плевался… По всему видно было, что эти картинки ему совсем не нравятся. Так он обошел всю комнату и с чрезвычайно недовольным видом пошел из комнаты на улицу. А Некто в синем тоже скорей побежал на улицу следом за старикашкой и закричал ему вдогонку:
– Эй, старик!
Старикашка остановился, обернулся и спрашивает:
– Чего тебе?
А Некто в синем говорит:
– Ну… э… как это чего?.. Ну это… понравились тебе мои картины? А?
– А-а-а… – отвечает старикашка, – Неа… Не понравились! – крикнул он, да и пошел себе по улице дальше.
А Некто в синем – в свою комнату. И стал там громить и крушить всё. Стал с досады срывать со стен все картинки и со всей силы швырять их на пол – те с треском разлетались на кусочки. А Некто в синем рыдал и кричал женским голосом:
– Ну что же это за гадость-то такая, а-а-а-а?! Гадость такая, что никому не нравится-а-а-а?! Ну почему-у-у-у-у?! Почему мне нравится, а больше не нравится никому-у-у-у?! И что это они все мрут от чая-то, черт подери!!!
Тут с головы у Некто слетела синяя ткань, синий такой капюшончик… – и этот Некто оказался Крольчихой… самой обыкновенной Крольчихой. Ее большая белая пушистая голова с розовыми нежными длинными ушами и прекрасными красными глазами плакала, и сердилась, и ругалась, и снова плакала.
Вдруг Крольчиха, как будто что-то вспомнив, подбежала к столу и скорей налила чаю в чашку, затем схватила эту чашку и побежала с ней на улицу догонять старикашку. Выбежала она и видит, что старикашка на том же месте стоит, будто ее дожидается… Подошла к нему Крольчиха робко – вся мордочка у ней заплаканная, сморщенная – и говорит:
– Выпей вот, Старик, хоть чаю, что ли…
А он медленно так навел на нее бинокль своих хитрых глаз, подмигнул ей загадочно так, не торопясь трубочку закурил, и, плавно выпустив изо рта сизое облачко дыма, сказал:
– Эх ты, Крольчиха…
Потом не то закашлял, не то засмеялся:
– Кхе-кхе-кхе, кхе-кхе-кхе…
И исчез… совсем исчез, как будто его и не было вовсе… А Крольчиха осталась стоять на улице с чашкой чая в мягких лапах и смотреть в то пустое место, в котором только что был странный старикашка.
Крольчиха еще долго так стояла и смотрела, словно сквозь воздух, куда-то, и всё думала: Что бы это всё могло бы значить? И почему это – «Эх, Крольчиха!»? И что же ей теперь делать? Эх! Или что бы такого теперь сделать?!.. Эх… Пойти и напиться с горя чаю, эх… Так ведь это же просто чай… Всё – глупости! И ну и ладно.