Недолгое счастье
Фёдора Макарова
Роман
Роман из серии «Усмешка дьявола». Исключительно развлекательный, без убийств, без пожаров и без наводнений. И без какого бы то ни было намёка на морализаторство и нравоучения, типа – «Не в свои сани не садись», «Лучше своё отдать, нежели чужое взять», «От чужих нажитков, не нажить пожитков», «Знай, сверчок, свой шесток!», «Знай, телок, свой хлевок!», «На чужое пиво не надуешь рыла», «Чужое большое, да не прочное, а своё малое, да правое».
Французские бесы – такие балбесы, но тоже умеют кружить.
Владимир Семёнович Высоцкий
Дьявол, которого ты знаешь, лучше дьявола, которого ты не знаешь.
Тем, кто не верит в чудеса, вот вам история о том, как на простого полевого геолога Фёдора Макарова самым внезапным и ошеломляющим образом свалилось богатство. Причём, свалилось как бы даже непосредственно с небес, и прямо ему под ноги. А ведь незадолго до этого тридцатидвухлетний геолог уже чуть было не поставил на себе крест, с грустью как-то вечером осознав за бутылкой водки, что стал почти неотличим от своих бесчисленных соотечественников – мужчин и женщин, влачащих свои дни под пыльными знамёнами такого печального явления, как синдром отложенной жизни. И находящих даже своеобразное удовольствие в созерцании процесса неуклонного умаления своей социальной роли и человеческого предназначения, вплоть до полного и окончательного их обнуления. Кстати, «обнуление» – очень актуальное слово в современных российских реалиях.
Так вот, ещё Редъярд Киплинг писал о синдроме отложенной жизни – правда, не обобщая. У него англичанин двадцати двух лет от роду едет в Индию, и тридцать лет работает там, в колониальной администрации. И все тридцать лет уверен, что сегодня и сейчас – момент проходной и неважный, а настоящая жизнь начнётся потом, когда он вернётся в Англию, купит большой дом и будет в клетчатом пальто и велюровой шляпе гулять с собакой по вересковым пустошам, предвкушая послеобеденный отдых в кресле у камина с рюмкой неизменного хереса.
Фёдору тоже было двадцать два года, когда после окончания Петербургского горного университета он приехал в Красноярск и устроился на работу в компанию нефтегазового профиля «РосГеоПерспектива». С тех пор десять сезонов провёл в экспедициях: в Тыве, в степях Хакасии, южных районах Красноярского края. Начинал тогда, когда были лишь компас и карта, которую надо было заполнять от руки на колене при свете фонарика. Это сейчас все ходят с приборами спутниковой навигации, карты можно рисовать и заполнять на смартфоне, а у некоторых особо продвинутых специалистов имеются даже газовые анализаторы. Подносишь, типа, такой анализатор к интересующему тебя куску породы и сразу узнаёшь его химический состав. Впрочем, современная геология и теперь недалеко ушла от компаса, кайла и молотка. Экспедиции длятся с апреля по октябрь, и всё это время – ты в болотных сапогах, штормовке, с молотком в руках и рюкзаком за плечами, – точно соответствуешь сложившемуся ещё с советских времён стереотипу. Геологи – это презирающие комфорт бородатые мужики, они годами живут в палатках и поют надрывные песни про тайгу и верных друзей.
Фёдор надрывных песен не пел, но иллюзий относительно своей жизни не испытывал. Дело в том, что работать в Сибирь едут отнюдь не за экзотикой и природными красотами, а за надбавками и высокими зарплатами. Чтобы накопить денег, купить квартиру, машину, дачу где-нибудь в Центральной России, переехать туда, завести семью. Не у всех это получается. Вот и у Фёдора пока не получилось. Ему уже за тридцать, а ни семьи, ни детей, на квартиры. Он не вступал в ипотеку – зачем? Если скоро отсюда уезжать. Не заводил серьёзных отношений – зачем? Если в другом месте его ждёт настоящая жизнь и встреча с той единственной, что зовётся суженой. Вот и получалось, что для Фёдора Макарова из всех радостей жизни оставались лишь поездки в отпуск в Турцию, в Египет, в Грецию, в Таиланд с временными, часто менявшимися подругами.
Такое его, прямо скажем, незавидное существование закончилось самым неожиданным образом, когда в один из тёплых майских дней минувшего года он добрался до каньона Ершак, что Восточных Саянах. Ведь каждому, уважающему себя геологу известно, что именно в краевых участках горных хребтов и каньонах следует искать следы поверхностных выходов нефти и газа в виде сероводородных фаций и битуминозных осадочных отвалов грунта. В каньоне Ершак всё это теоретически могло быть, но лишь теоретически, поскольку каждому уважающему себя геологу известно, что большинство легкодоступных крупных месторождений нефти и газа в России уже открыто, и надо вести поиск глубоко залегающих полезных ископаемых, не дающих явных аномалий на поверхности. Уход же на глубину означает применение новейших западных технологий, по сравнению с которыми кайло и молоток – орудия первобытного человека. Именно таким первобытным человеком Фёдор себя и представлял, когда шёл в направлении Перевала Птицы по лесистой гористой местности с тяжёлым рюкзаком за плечами, продираясь временами через заросли колючего сибирского малинника и дикого ежистого шиповника. Невесёлые мысли усугублялись ещё и тем, что ему приходилось работать в одиночку, без экспедиционного рабочего. А таковой ещё совсем недавно у него был – некий Мосунов – инженер, осуждённый за кражу денег при строительстве космодрома «Восточный». Мосунов отбывал пятилетний срок в колонии-поселении близ Красноярска, но каждую весну уходил по согласованию с лагерной администрацией в тайгу, где до поздней осени работал в геологических партиях тягловым мулом. Был он физически крепким, достаточно надёжным и малопьющим. Не нравилась Фёдору лишь его излишняя говорливость, которую лишь отчасти удавалось гасить угрюмым молчанием. Мосунов условно-досрочно освободился в первых числах апреля, и никого вместо него в помощь Фёдору не прислали. Несмотря на настоятельные просьбы. Ну не сволочи ли?
