1. Глава 1. Женя. Западня
Рука верзилы впечатывает меня в стену, и я вскрикиваю от острой боли, которая пронзает ушибленный локоть, но его это только веселит.
- Не отдашь долг до понедельника, будет куда больнее!
Он так неожиданно убирает руку, что мне едва удаётся удержаться на ногах. Амбал, не спуская с меня глаз, медленно проводит под подбородком оттопыренным большим пальцем. Этот нехитрый жест ясно дает мне понять, что дела плохи.
От меня наконец отцепились, но я всё еще чувствую, как шею холодит лезвие ножа, которое еще недавно было плотно прижато к горлу. Так плотно, что я даже дышать боялась.
Второй коллектор стоит в углу, жует жвачку с громким причмокиванием и скользит по мне раздевающим взглядом. Он все время молчит, и оттого кажется еще более жутким, чем тот, который лапает меня и угрожает ножом.
- Ты имей в виду, что перед пытками мы весело и задорно пустим тебя по кругу. Не пропадать же такой куколке! - обещает бандит, сплюнув жвачку на пол - Поняла?
Я киваю, как тряпичная кукла, которую кто-то невидимый трясет в руках.
- Увидимся еще, - бросает он и делает знак типу с ножом.
Амбал, от которого крепко воняет потом и сушеной рыбой, одаривает меня очередной сальной ухмылкой и тяжелой походкой тащится вслед за любителем жвачки.
Я стою, вжавшись в стену, и не могу поверить, что они уходят. Знаю, что вернутся, потому что я не могу заплатить и десятой части папиных долгов, но сейчас у меня будет немного времени, чтоб перевести дух и что-нибудь придумать.
Дверь захлопывается, и ком, который все это время удавалось сдерживать, парализует горло и заставляет слезы, стоявшие в глазах, излиться. Сползаю по стене на пол, заплеванный шелухой от семечек, и рыдаю, уткнувшись в колени.
Поднимаю голову и почти невидящими от слез глазами осматриваю разгромленную кухню. На подоконнике стоит папин портрет, обезображенный черной траурной лентой, а рядом - рюмка водки, накрытая кусочком хлеба и свеча, которую давным-давно задул ветер, врывающийся в открытое окно и засыпающий и портрет, и траурное подношение хлопьями снега.
Я поднимаюсь на ноги и, бесшумно ступая босыми ступнями, подхожу к окну. Стараясь не смотреть лишний раз на портрет, смахиваю слёзы тыльной стороной кисти и закрываю окно. Холод щиплет полуголое тело – на мне только майка и шорты, – а пустой желудок сжимается от голода. Мне плевать на холод и на то, что я ничего не ела уже несколько суток. В моей жизни не стало самого дорого и родного человека. Но люди, которым он задолжал астрономические суммы, даже не дают мне толком его оплакать.
От тяжёлых мыслей меня отвлекает очередной громкий стук в дверь. Я вздрагиваю и застываю на месте. Неужели вернулись эти двое? Я даже не заперла дверь за ними. Сейчас они ворвутся, и мне конец.
- Женя, это я, - слышу я уверенный и такой спасительный голос.
Бегу к двери и распахиваю её, готовая расплакаться, но уже от счастья.
На пороге стоит Вадим, лучший друг моего папы. Смотрит на меня, пытаясь считать ситуацию. Молча кивает и входит, не дожидаясь приглашения. Я торопливо запираю дверь на все три замка и бросаюсь ему на шею.
Утыкаюсь носом в мягкое пальто и плачу уже от нахлынувших воспоминаний. От Вадима, как всегда, пахнет чем-то цитрусовым. Такой знакомый и уютный запах, принесённый из детства. Когда я была маленькая, мне казалось, что это запах мандаринов – когда бы он ни приходил, неизменно приносил с собой ощущение праздника. Впрочем, Вадим был лучше Деда Мороза – старик в красной шубе приносил подарки раз в год, а он баловал меня постоянно: дарил кукол, «Киндер сюрпризы» и прочую детскую дребедень. Я его обожала и мечтала выйти замуж, когда вырасту. У Вадима нет собственных детей, и он проводил со мной времени даже больше, чем папа – учил кататься на велике, мазал зеленкой разбитые коленки и учил не унывать, что бы ни происходило.
- Жень, ты прости, что похороны пропустил, - говорит Вадим, когда я наконец отцепляюсь от него. - Очень хотел попрощаться с Сережкой, но не смог вырваться.
- Я понимаю. Спасибо, что приехал, - шепчу я; грудная клетка так сведена от постоянных рыданий, что не позволяет мне говорить нормально.
- Что случилось? – спрашивает Вадим, окинув взглядом разгромленную кухню.
- Дела у папы шли совсем плохо, - бормочу я, всё еще всхлипывая.
- Я знаю, - кивает Вадим. – Я предупреждал Серёжку, что не в ту степь он подался. Но, вероятно, он меня так и не послушал.
- Он заложил бизнес и всё имущество, чтоб получить деньги, прокрутить их и спасти дело, но умер, так и не успев ничего сделать. Всё произошло так внезапно.
- Думаю, даже если б он пережил тот сердечный приступ, вас бы все равно поставили на счётчик. Сколько времени они тебе дали?
- До понедельника, - отвечаю я и опять срываюсь в слёзы.
- Посмотри на меня, - просит он, обхватив мои скулы астеничными пальцами.
Смотрю. Взгляд Вадима подчиняет себе – попадёшь под его влияние хоть на пять секунд и будешь выполнять все его приказы.
Улыбается. Улыбка у него как у любой версии Джокера – пробирает до костей. Уголки губ приподнимаются, обнажая мелкие хищные зубы, в то время как остальное лицо неподвижно, а голубые, холодные, как сталь, глаза пожирают тебя, выворачивая душу наизнанку.
