Железная мебель, неоштукатуренные стены, деревянные полы из необработанных досок и приглушенный свет при полном отсутствии окон создавали некий андеграунд. Инга была в таком месте впервые, и ей здесь нравилось. В сознание закралась мысль, что сегодня случится что-то необычное и перевернет ее устоявшуюся жизнь. И она тут же постаралась ее отогнать, потому что была реалистом, а не мечтательницей, к тому же потеря стабильности ее пугала. Что могло произойти сегодня в субботу? Она с супругом пришла на спектакль, причем по Чехову, конечно, в современной постановке, но все-таки классика. Сейчас посмотрят, потом сходят в ресторан, вернутся в родимые пенаты, и жизнь потечет дальше по кругу работа – дом – работа. Сознание выстраивало логические цепочки, но коленки все равно подозрительно тряслись, выдавая душевное смятение. Чтобы как-то отвлечься от своих переживаний, Инга стала рассматривать людей вокруг себя. Посетителями театра были в основном семейные пары, влюбленные, и только изредка встречались в толпе непарные экземпляры. Супруги разговаривали, соблюдая дистанцию, влюбленные с нежностью держались за руки, самые смелые обнимались, не скрывая своих чувств друг к другу. «Просто какой-то Ноев ковчег», – подумала Инга. Прозвенел второй звонок, и все потянулись ко входу в партер.
Видимо, по замыслу проектировщика помещения, андеграунд слишком демократичен сам по себе, поэтому в этом театре был только партер. Подразумевалось, что все посетители равны в своих правах на спектакль. Балкон или бельэтаж определенно вносили бы классовое неравенство среди них. Зрительный зал, своей аскетичностью, поражал воображение еще больше, так как представлял собой рядов десять или двенадцать стульев, не более двадцати в каждом. Сцена, как таковая, вообще отсутствовала, ее заменяло свободное место, как бы случайно оставленное, при расстановке кресел. Инге стало неуютно от мысли сидеть так близко, и она мысленно поблагодарила себя, что купила билеты не в первый ряд. Площадка для действа напоминала по форме неправильный треугольник, один угол которого был вытянутым и узким, когда по нему проходили актеры, они находились в непосредственной близости со зрителями, сидящими напротив. Их с супругом места как раз находилось в этой зоне.
– Это что, новая режиссерская находка, посетители находятся в самой гуще событий? – сказала она, обращаясь к Олегу.
– Не знаю, но места у нас не очень, нужно было брать первый ряд в середине, – ответил он.
– Кто же знал, что тут такое оригинальное расположение, – посетовала Инга. – В следующий раз куплю другие билеты, если нам вообще спектакль понравится, неизвестно, чего от него ожидать.
Начало задерживалось, как и во всех добропорядочных театрах, в этом они не изменяют традиции, последние опаздывающие заняли свои места, и, наконец, погасили свет, который светил так ярко, что Инга чувствовала себя как на допросе.
Заиграла красивая музыка, и они расслабились, что-то приятное в этой постановке уже было. На сцену выбежали актеры, началось действо. Школа, гимназистки, урок, вошел учитель словесности – молодой, высокий, красивый, светлые пряди его волос падали на лоб, резким взмахом руки он закидывал их назад, когда они ему мешали. Главный герой был довольно симпатичным, а когда он заговорил, то понравился Инге еще больше. Весь спектакль она с восхищением смотрела на него, как он двигается, говорит, радовалась и страдала вместе с ним. Спектакль полностью ее поглотил.
Молодой учитель, в прошлом сирота и бедный студент, который едва сводит концы с концами, оканчивает университет и получает работу – шанс на счастливое будущее, что в его понятии тождественно обеспеченному. Он молод и полон энергии, имеет цель в жизни, которая вдохновляет его. Как и одна юная особа, в гости к которой преподаватель приходит каждый день после своих уроков. Влюбленность – это так прекрасно и трепетно, двое стоят друг рядом с другом, не смея прикоснуться, мечтают о первом поцелуе, и для них она кажется несбыточной. Но фортуна благоволит учителю, его избранница так же влюблена, как и он, а ее отец оказался славным человеком и согласился отдать замуж свою дочь, да еще и богатое приданое оставил за ней. Счастье опьянило главного героя, в один момент он получил так много, чего не смел даже представить себе: возлюбленную в жены, дом и доход, который освобождал от необходимости работать. Молодой человек так искренне выражал счастье, что, казалось, заражал им остальных сидящих в зале. Душевный подъем, как это обычно бывает, сменился падением: получив все, он стал скучать и хандрить.
То состояние души, описанное в небезызвестном нам произведении Александра Сергеевича, наверное, будет преследовать русского человека до конца времен. Тоска и скука – вот что получаем мы взамен восторженной радости, когда достигаем того, чего так сильно хотели. Эти чувства настолько сильны, и для того чтобы заглушить их, нужно совершить поступок, который всколыхнет и перевернет душу, что-то запретное. Тут на стражу личности встает мозг, говоря, что закон человеческий нарушать нельзя – это грозит порицанием общественности, потерей комфорта, что так бережет каждый больше, чем свою душу. Но нужно же что-то преступить, иначе скука сожжет изнутри. Нарушить оказывается желаннее всего заповеди, ведь в этой жизни Бог прилюдно не карает, а многие говорят, что его вообще нет. Но при этом каким-то странным образом заповеди идут по общей границе с нормами общественной морали, которые для всех являются скорее предупредительными, чем законными. Если ты возжелаешь жену ближнего своего или не почитаешь отца и мать, к примеру, за это не посадят в тюрьму, не наложат штраф, а если постараться, об этом вообще не станет известно широкой общественности. И нет таких органов, которые бы расследовали подобные преступления. Но вот с точки зрения собственной совести это будет не менее незаконно, чем убийство или воровство, поэтому так же опасно и сладостно. Нарушить, добавить адреналина в кровь, развеять скуку, а моралистам можно ответить, что их нормы давно устарели. Как это характерно и для нашего общества, со времен Чехова пороки не меняются, эволюционирует лишь их форма выражения.
