***
А ты когда-нибудь видел солнце?
А ты смотрел ему близко в глаза?..
Тебе не хотелось перестать быть "саксонцем"*
И сделать так, чтоб завершилась гроза?..
Мои пальцы стучат по клавиатуре,
И щиплются мысли, касаясь огня,
У меня поднимается температура,
Когда я долго не вижу тебя…
*Здесь «саксонец» в значении «захватчик». По данным Советской исторической энциклопедии, часть саксонцев сложилась из смешения переселенцев из Нижней Саксонии с франками, тюрингами и другими., захватившими в 11-13 вв. земли славян и ассимилировавшими местное славянское население. (прим. автора)
***
Алмазными камушками красилось небо,
И свет их блестящий был в тайну поведан
О мудрости мира, запрятанной в море,
О том, что есть счастье и, точно, нет горя.
Вершины хребтов, тянущихся в дали,
Там – сказки все, на ночь что нам рассказали,
Вершины мечтаний и детских фантазий,
Как волны, приплывшие к многообразию.
Многообразию судеб, многообразию мира,
Как солнца в рассвете поющая лира,
Как мысли в спокойной усладе собравшись,
Ванильными песнями птиц нашептавшись.
***
Боль вопит в душе моей,
И скребется страх когтями.
С каждым мигом все больней,
Ночь опутала сетями.
Пелена туманит взор,
Сердце рвется от ударов,
Мне не нужен ваш укор –
Не задуть во мне пожаров.
И ломает от разлуки –
Дозу требует душа,
Дозу ада, дозу муки,
Замки разума круша.
Дозу счастья, дозу плена…
И распустятся цветы,
Яд забьётся снова в венах.
Мой наркотик – это ты.
БОЛЬШОЕ БОЛДИНО
Солнце заходит в болдинском небе
И отражает лучами листву,
Гладкой водой в отзеркаленной неге
Подводит сентябрь к золотому костру.
Озябшая осень поднимает ресницы
И смотрит, как солнце теряется в склоне,
В этих местах эта осень – царица,
Она давно поселилась у Пушкина в доме.
Она читает здесь днями бессмертные строки,
А к вечеру ходит у пруда гулять.
Ей совсем не важны ни споры, ни склоки,
Этой осени нужно только рифму слагать…
***
В большую красную чайную кружку
Он наливал семилетний коньяк,
Вертел от тёмных очков тонкую дужку,
Пытаясь унять мыслей сквозняк.
Коньяк растекался в надорванном горле,
Разогревая все его глыбы внутри,
Тревожа всё то, что давно память стёрла,
Включая потушенные тогда фонари.
Он пил и всё думал, что все эти годы
Пытался бежать от себя самого,
Все реки морали – бесплодные воды,
Не смоют они… никогда… ничего.
Он верил, что время укроет рассудок
От пагубных мыслей о безумии чувств,
Но добродетель прошла как простуда,
Завяла, как вянет засушенный куст.
Он знал, что не смог бы вернуться обратно,
Когда бы опять не встретил её,
Сквозь годы дорог по идеям нескладным
Он искренне верил, что нашёл всё своё.
Но наливая теперь в обычную кружку
Напиток, тревожащий всю его глубину,
Он видел, как неправильный мир играет в игрушки,
Из миллиона фантазий оставляя одну.
Но в ней – столько силы, энергии, мощи –
Из правды и лжи полноценный комплект,
Что было бы, наверное, в сотню раз проще
Придумать для этой фантазии новый проект.
Он пил и всё думал, как же так получилось,
Что вся добродетель прожитых лет
В одну короткую встречу не уместилась,
Оставив в забытые дни обратный билет.
Пока алкоголь разливался по венам,
Он чувствовал, как сжимает кулак,
Как на смирение смотрит взглядом надменным,
Как внутренний циник надевает новенький фрак.
В большую красную чайную кружку
Он продолжал наливать семилетний коньяк,
Из сжатой ладони выпуская ярости стружки –
Его новые мысли в цветок превращали сорняк.
***
Посвящается московской осени
В оранжевом платье по Страстному бульвару
Проносится Осень в колеснице златой,
В карманах её – сырая отрава,
Она едет и сыпет её моросящей водой.
К промокшей брусчатке она клеит листочки
С берёзы, и с клёнов, с дубов, тополей.
На разноцветье паласа из этих кусочков
Неспешно спускается с кареты своей.
И аккуратно ступая по улицам длинным,
Она внимательно смотрит на палитру витрин:
Бутик, магазин, кафе с запахом дынным…
Укрыла всё Осень слоями рыжих перин.
Свою тонкую шею с очень бледною кожей
Она кутает в шарфик из красно-жёлтой листвы.
Она идёт по Тверской – за ней следую тоже…
Московская осень – её краски пестры…
ВЕТЕР
Сквозь серый туман плаксивой зимы
Прорваться старается расстроенный ветер.
Он лезет мне в окна, оставляет следы –
На прочном стекле границы владения метит.
Он шепчет сквозь щели оконной каймы
О том, что рассыпалась сказка, как карточный домик,
Что все слова и признания на самом деле немы
И пригодятся разве на поэтический томик.
А ветер снимает с деревьев снежок
И жонглирует белым подмоченным пухом.
Сейчас он – единственный близкий дружок,
Но и он улетит, когда станет всё сухо.
ВОСПОМИНАНИЕ
Финальный аккорд осенних оркестров
Звучит в отсыревших мыслях моих,
Всё громче и увлечённее играет маэстро,
Намекая на то, что пора ловить их.
Ловить забытые ноты, закрытые двери
Отпирать и открывать сундуки,
Отсылать на Камчатку коробки из мнений,
Из сложных раздумий закрывать все кульки.
Кульки, в которых как будто неправда,
Как шелуха, скопилась за год.
Моя память расчищает другие ландшафты,
Воспоминания эти проходят всё вброд.
Брод у воды совсем неглубокий,
А я думала, что там – океан,
И ни края, ни дна, и все скрыты пороки,
Остался от прежнего только плен и дурман.
Дурман, покрытый нейтральным дыханием,
