Я все же решил написать вам, любимые мои Миша и Яша. Я прожил страшную жизнь. Почему я вытянул такой жребий? Не знаю. Лилечке кто-то сказал, что мы с ней свой Рай не доплакали. Сколько же слез надо пролить, чтобы Рай заработать? Лилечка уже много лет каждую ночь плачет, тихонечко плачет, думает, я не слышу. А я все слышу, сердце разрывается, а помочь ничем не могу… Я молюсь об одном. Я хочу, чтобы вы были счастливы.
Любимые мои Миша и Яша, я прожил свою жизнь честно, никого не предал и ни разу не взял чужого. Клянусь в этом самым дорогим, что у меня есть. Тяжело мне это написать, но есть одно дело, которое может бросить тень на меня, а раз на меня, то и на вас. Этого очень боюсь. Дело это давнее, из моего военного прошлого. Доделать это дело придется вам, больше некому. Так уж получается, что я оставляю вам тяжелое наследство. Знайте одно. Если бы время пошло вспять и я вернулся туда, в 1945 год, я поступил бы так же.
Из письма Якова Михайловича Реймана
Георгий Романшин ехал на работу не в лучшем расположении духа. Две недели назад он был назначен исполняющим обязанности заместителя директора по науке большого НИИ. Надо бы радоваться, только-только исполнилось тридцать шесть лет, и такая должность… Надо бы радоваться, но радости нет. Есть сильная головная боль. Еще недавно жизнь была простой и ясной. Учеба, диплом, плавно перешедший в кандидатскую, а потом в докторскую. Вот после защиты докторской все трудности и начались. Георгий хотел идти в науке дальше и дальше, но бессменный научный руководитель Всеволод Николаевич Свирский, академик, любитель психологии и искусный царедворец, решил по-другому. По его мнению, Георгию настало время набраться житейского опыта и, пока молодой, так сказать, поработать в поле.
– Считай, схиму на тебя накладываю на год. Поработаешь с людьми. Поймешь, что такое не только за себя отвечать, а за целый коллектив. Директор, Алексей Иванович, глупостей натворить не даст. Если что, прикроет. Один, два больших гранта на институт тебе спущу. Твоя задача – разобраться, какую тему поддержать, а какую, наоборот, прикрыть. Через год посмотрим, может, понравится рулить, а нет – лабораторию под тебя откроем.
Целый год протирать штаны в чиновничьем кресле Георгию совершенно не улыбалось, но с Всеволодом не поспоришь. Мужик с характером. Схима есть схима, надо подчиняться. Две недели Георгий знакомился с институтом удаленно, т. е. без живых контактов с людьми. Сегодня же предстояла встреча с сотрудниками двух лабораторий. Самое ужасное, что Георгию нужно было сказать речь. О чем говорить? Единственно приличное или, наоборот, неприличное, что можно сказать, – это повторить вслед за премьером: «Денег нет, но вы держитесь!» Во всяком случае, честно. Один, два гранта – на большой институт – это капля в море. Георгий не выносил этих бла-бла-бла на тему технологического рывка, преодоления отставания, вовлечения в научную работу молодежи и т. д. и т. п. И вот сегодня ему предстояло выступить именно с таким джентльменским набором штампов. Не просто стыдно – тошнотворно.
Позвонил директор, пригласил зайти. Наверняка для промывки мозгов и серии ценных указаний. Этого Георгий не любил. Предпочитал делать ошибки, но доходить до всего самому. Черт бы ее взял, эту схиму.
– Вот что, Георгий Викторович, введу тебя немножко в курс дела, – начал директор, – встреча у тебя сегодня с лабораториями Смирнова и Полянского. На Смирнова особенно время не трать. Говорит много, делает мало. Из молодых у него только Зарянский есть. Мутный тип, блатовый. Не мог в институт не взять, но с удовольствием выгоню, если предлог найдется. Кажется мне, что какую-то гадость затевает. Постарайся выяснить, только не спеши.
На Якова Полянского внимание обрати. Наш местный гений, только нервный очень. Судьба у него тяжелая. Дед, тезка его, всю войну прошел, вернулся с победой, а его – в лагеря, вроде по доносу. Через семь лет выпустили, оказалось, ни в чем не виноват. Вряд ли извинились. Только дед жить начал – дочь его, Марина Яковлевна, Яшкина мать, у нас здесь, в институте, скоропостижно скончалась. Яшка тогда совсем пацаном был, до сих пор переживает.
Учти, лабораторией у Якова рулит триумвират: сам Полянский, Ирина и Сергей Зимины. У них полный консенсус. Яшка-то с Сергеем с пеленок дружат. Деды их всю войну вместе прошли, ну и внуки сдружились. Сергею повезло: дед, тоже Сергей, в лагеря не попал, и мать до сих пор жива, мне ровесница. Одно время боялся, что Сергей с Яшкой из-за Ирины передерутся, но ничего, пронесло. Ирка-то Сережку с детства любит, Яшка смирился, на другой женился, да впрок женитьба не пошла, разбежались. Самое смешное, что дочка с Яшкой осталась. Он в ней души не чает. Присмотрись к Ленке, штучный товар, таких не наштампуешь. Только пару раз в любви не повезло, теперь нашего брата не жалует, вся в колючках. В лаборатории еще дочка Зиминых работает – Лиза. Тоже штучный товар, но на нее даже не смотри. У нее муж есть, хоть и гражданский. Вместе работают. Раньше бы меня за то, что семейственность развел, на парткоме бы крепко пропесочили, а теперь – ничего, не бьют. Раньше ведь только у рабочего класса династии были, а у нас – семейственность. Вот скажи, почему такая разница? Да, в лаборатории у Полянского еще два оболтуса есть – Барановский и Сушилин. Они их там Баранкин и Сушкин зовут. Толковые ребята. Ты давай, не дрейфь, присмотрись, может быть, меня сменишь, на пенсию пора. Головой-то не качай, кому-то рулить надо, а на свою науку, если захочешь, время всегда найдешь.
