В центре Мюнхена есть улица Sendlingerstrasse.
Когда я приехала в Мюнхен впервые, подруга посоветовала мне отель рядом с больницей, в которой мне предстояла встреча с врачом.
Я приехала совершенно разбитая физически и морально. Шел третий год безуспешного лечения рака молочной железы. За спиной были десятки курсов химиотерапии, операция, облучение, разочарование в моем враче из России, недоверие к профессору из Израиля. А впереди – только густой и жуткий, как переваренная манная каша, страх.
Страх, что я скоро умру. Страх, что мои маленькие дети даже не запомнят меня. Страх боли и мучений, которые эта болезнь, увы, может причинить.
Каждый день, после того как заканчивались в клинике все медицинские дела, я шла по Sendlingerstrasse в сторону Marienplatz – главной площади Мюнхена. Я шла медленно, хромая из-за постоянной боли в суставе, который пострадал от химиотерапии. На груди у меня была огромная незаживающая рана. Агрессивная опухоль расползалась по телу, а я отчаянно пыталась заклеить рану лейкопластырем, да получалось плохо, то и дело на одежде появлялись пятна крови.
В России вариантов лечения больше не было, поэтому я и приехала в Мюнхен и поселилась в отеле возле больницы. Я ухватилась за крошечную надежду, что профессор найдет выход, хотя умом понимала, что шансов практически нет.
Но когда я шла по Sendlingerstrasse среди сотен туристов, зевак и местных жителей, что прогуливались по магазинам, голова как-то сама по себе отключалась. Я смотрела на витрины, разглядывала красивые фасады зданий, роскошную Asamkirche, изысканную церковь XVIII века, и отпускала мысли на свободу.
Они сначала в растерянности толпились, боясь даже высунуться наружу, а потом, поняв, что я не начну снова прикрикивать: «Да о чем вы только думаете! Я тут умираю, понимаешь ли, а они тем временем глупостями занимаются и представляют себе, что живут здесь!» – выпрыгивали и неслись вперед.
Нет, серьезно, а каково тут жить? В городе с ратушами, прекрасными парками и озерами, дворцами и велосипедными дорожками. Выбегать с утра из дома, опаздывая на работу, и прыгать в трамвай. Садиться на велик и мчать на изумрудного цвета Изар – местную реку, чьи истоки находятся где-то на вершине Альп. А вечером уютно устроиться на открытой террасе итальянского ресторана и пить Rose.
Мысли прыгали, как веселые дети, которые улизнули со скучного урока и теперь хотят взять от жизни все, и я им не мешала.
Потому что здесь, на улице Sendlingerstrasse, я каким-то тонким внутренним ощущением, имя которому я так и не могу придумать, понимала, что все происходящее со мной – это и есть мой путь. Это ощущение нельзя назвать надеждой – она-то как раз таяла на глазах. Не было это и верой в ее привычном значении. Мы же обычно верим в безоговорочное выздоровление, так и пишем до последнего дня умирающему человеку: «Желаем тебе здоровья и скорее поправиться!» Нет, если честно, я, видя, на что способен рак, в тот момент в выздоровление не верила.
И все-таки ощущение, что мне суждено пройти все это, было абсолютно четким. Я не задала вопросов, зачем и почему, понимала, что ответов мне пока не найти, но доверялась ему безоговорочно.
Ведь если принять всей душой тот факт, что все мы смертны и, сколько ни убегай от смерти, перехитрить ее вряд ли получится, – важными вдруг становятся совершенно неожиданные вещи.
Что вспомнят о тебе твои дети? Что ты всегда знала, как лучше, и теперь оставила их с ощущением, что сами по себе они ни на что не способны? Или что так верила в них, что, даже оказавшись без мамы, они всегда будут чувствовать в себе фундамент, который ты когда-то заложила?
Достаточно ли раз ты сказала мужу, какой он сильный и добрый, и что он обязан – да-да, обязан! – быть счастливым несмотря ни на что?
Знают ли твои родители, как сильно ты их любишь, или опять забыла позвонить им и сказать это?
Или вот еще: а что ты на самом деле любишь? Ведь если болезнь неумолима и времени осталось немного, на что бы ты их потратила с радостью? Что тебя радует и вдохновляет по-настоящему?
Вот такие вопросы крутились в моей голове, пока я доходила до Marienplaz, а потом разворачивалась и ковыляла с больной ногой назад, ведь сил на длительные прогулки в те дни у меня не было.
И мне все время казалось, что ответ затерялся где-то в детстве. Что с годами я его то ли забыла, то ли специально куда-то спрятала, чтобы не мешался. Я вспоминала себя в том возрасте, когда эмоции и впечатления еще были свободны от задач мозга стать лучше, эффективнее, успешнее. И вспомнила.
Я с книжкой. Читаю ее, и истории оживают в моей голове. Я плачу, переживаю, не могу заснуть. Истории проникают внутрь меня и остаются там жить.
А вот я рассказываю их подружкам. Добавляю от себя, конечно, что-то, допридумываю (так интереснее). И истории из меня переселяются в них.
Вот я слушаю. Рядом разговаривают взрослые, чьи-то судьбы проносятся перед глазами, и я проживаю их тоже.
Истории. Они были моим будильником, способным поднять меня ночью и снова придумывать, рисовать в голове сюжеты. Они были моей радостью: стоило только зацепиться за одну из них – и я знала, что сейчас будут новые эмоции, новые впечатления.
