1. Пролог.
Меня убили сегодня, в четверть третьего пополудни в полутемном дворе. Я знал это место. Три стены из желтого песчаника с петлями золотарницы и горбатый мост на арочной основе. Вытоптанная земля и редкие клочья травы у пропыленных опор.
Я часто дрался на дуэли и столь же часто побеждал. А умирал впервые.
Это было подло – наносить удар после официальной остановки боя. И втройне подло бить в спину, в неприкрытый более узел. Укол, хруст ломающейся кости, острая боль между лопатками, стремительно тяжелеющие крылья. И на долю мгновенья мир замирает. А потом… Потом солнце, такое непривычно подвижное, виляет влево, и тени бросаются под ноги, все разом, растворяя свет и отнимая силы; земля, качнувшись, обнимает, лижет щеку пыльным языком – я это не чувствую – вижу. Как вижу и сапоги убийцы, желтые и вытертые, с мелкими трещинами, будто сшитые из песчаника. Над ними – руки, в правой – свернутый кнут-браан, в левой – дымящийся нож.
– Ты заслужил, – говорит она, и крылья вздрагивают, выдавая напряжение. – Ты же знаешь, что заслужил, ты виноват, из-за тебя…
…из-за нее я умираю. Из-за девчонки, которая слишком слаба, чтобы играть честно, и слишком доверчива, чтобы думать самой. Я пробую это сказать, но в горле клокочет кровь, кислая и горячая, и я, уже заколотый, захлебываюсь, тону в ней. Наверное, это смешно.
Отсюда уже все смешно – и попытки доктора Ваабе удержать меня, и слабость собственного тела, которое упрямо истекает кровью. Хороший удар.
Но смешнее всего секунданты, что запоздало кричат друг на друга.
Брат расстроится, и Фаахи тоже. Меня обзовут глупцом, попавшимся в столь примитивную ловушку, и будут отчасти правы, я ведь до последнего надеялся, что она…
Она сделала выбор. Сразу и за всех. Заслужили.
– Ну что, довольна? – Раард отбирает нож. – Добилась справедливости?
Добилась. Они – и девчонка, и пославшие ее, и доктор, и секунданты – не понимают: все, что делается здесь или внизу – справедливо. Всегда справедливо. И поэтому всегда страшно.
Уже почти.
Немногое осталось, и мир меняется. Весь. Он всегда меняется, но никто этого не видит. Я заметил и вот теперь умираю. И радуюсь, что не увижу, во что он превратится дальше.
Звуки проступают ярко, а с ними цвета и запахи, которых не было прежде. Смятение Раарда – хризолитово-черное, как крылья его подопечной, темно-желтый страх, с оттенком золотарницы-удивления, и привкусом черники-боли. Смешение.
Прикосновения горячих пальцев к шее: давят на какие-то точки, жгут эманом. Бессмысленно. Ваабе просто пытается выполнить предписания, даже понимая всю безнадежность. И я не знаю, хочет ли доктор на самом деле услышать моё сердце. Но в любом случае оно молчит.
А Раард говорит. Не мне – ей:
– Браан тоже отдай. Надеюсь, ты понимала, чего творишь.
Вряд ли. Но когда-нибудь поймет, я уверен. Мне даже жаль ее.
И брата тоже жаль. Я должен был донести до него правду. Хотя бы до него.
– Господа, – заговорил доктор. Он весь ледяной, кроме кончиков пальцев, воняет формалином и недовольством. – Имею вам сообщить, что сего дня в четверть третьего пополудни благороднейший Каваард Урт-Хаас был убит. В связи с чем настоятельно рекомендую задержать Элью Ван-Хаард до окончания следственных процедур. Я лично доложу совету о произошедшем.
– Пошли. – Раард с ней строг, но это ложь, в которой он скрывает растерянность. – Глупая, при таком ударе тебе не отвертеться: расчетлив и точен. Хорош. Даже слишком.
Хорош, тут соглашусь: она старалась.
И я умер. Интересно, в этом есть какой-то смысл?
2. Триада 1.1 Элья
Если разделить уродца пополам, получим двух мертвых уродцев. У тебя хватит на это смелости?
Памфлет о трех мирах, больше известный как Вопросы третьему уродцу.
– Я хочу резать! – сказал кусок железа. И отправился в горн.
Кузнецовы балобонки.
Перераспределение и территория приемки – это нормально. Это, считай, повезло. С учетом обстоятельств дела с Эльей могли обойтись и покруче. Но раздражения мысль не уменьшала, хотелось вогнать кинжал в живот хотя бы тренировочному чучелу. Увы, нельзя. Причина – маленький бланк с бурым пятном-оттиском Канцелярии. И двери родных казарм захлопываются перед Эльиным носом. Ну да, не положено нарушителю расхаживать среди честных воинов-фейхтов. И вроде бы правильно всё, предсказуемо, но до тошноты несправедливо.
Потому Элья и решила убраться отсюда затемно. Походная сумка с пожитками и сверток с оружием ждали на деревянной лежанке. Помощник интенданта – кто-то новый, с незнакомым рисунком крыла – принял по описи матрас, осмотрел прикроватный сундук и еще раз проверил печати на шнурах оружейного свертка, после чего свинцовым карандашом указал на выход, где уже переминался в ожидании провожатый. Ни слова прощания. Так и надо. Элья не намеревалась оставлять казармы надолго.
Провожатый, кривокрылый служащий-икке, словно чувствовал её внутреннее напряжение, а потому не поднимал взгляд от земли и кланялся каждые двадцать шагов. Впрочем, Элью сейчас занимала вовсе не эта слабая особь, а новое место службы. Внутренний надзор территории приемки. Нечего сказать, непыльная работенка выпала – край неба сторожить. Смотри себе за складами да разнимай драки, что регулярно случаются на выходах из порталов. Прикидывайся, мол, бывалому фейхту это вовсе не зазорно. Тьфу, мерзость!
