© Владимир Антипов, 2018
ISBN 978-5-4490-9477-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Михаил Александрович Шолохов
Ежедневно усыпанный розами,
Неподвластный теченью времен,
Гордо смотришь, задумчивый, бронзовый,
На воспетый тобой тихий Дон,
Породнив синь чернил с серым порохом
Правдолюбым пером мудреца.
Михаил Александрович Шолохов,
Ты из правды и пороха сам!
Незабвенным, бессмертным, без тления
Остаешься с прошествием лет.
Посмотри, как идут поколения
Поклониться твоей голове!
Среди них и меня неприметного
Угадаешь. Сомнения нет!
Я к тебе каждый день за советами
Прихожу, как станичный поэт,
В пиджаке, в серых брюках подстреленных,
И стою пред тобою, застыв.
Твой бессмертный герой – Гришка Мелехов,
Мой бессмертный герой – это ты,
Нерушимый метелями, грозами,
Неизменен, незыблем, силен,
Ежедневно усыпанный розами,
Неподвластный теченью времен!
Дон, после злой ночной грозы,
Смирен и отутюжен будто.
Ракушка, высунув язык,
На мелководье впала в дрёму.
И вновь желтком разлилось утро
По сковородке водоёма.
Туманец лёгкий в берегах
Успел спуститься к вербной лапе.
И как бы мгла ни берегла
От взора плачущее древо,
Но звуки кротких слёзных капель
Скрыть от рассвета не сумела.
Волна от вёсельных потуг
Вот-вот оближет кромку пляжей,
(Баркас, как будто острый плуг,
Пробороздил пузенью воды),
И вновь рога донских коряжин
Проткнут на миг зрачок восхода.
Как будто вдалеке горят в степи небесной
Костры уставших путников, приюта не нашедших.
Так пусть же мой костёр для них звездою станет,
А желтопузый сена стог, щербатою луной.
Когда же солнца луч проткнёт ночи завесу,
Как челюстями сладкий фрукт оголодавший шершень,
Вновь путников степных мерцающая стая
Продолжит возвращение домой.
Слова стихов моих, как Дон весною крыги,
Бегущей строчкою веду меж берегов
Толстеющей по дням исповедальной книги,
В которой есть и боль, и слёзы, и любовь.
Сегодня исповедь моя совсем иная:
Мечта – поэзией сродниться с тем селом,
Где гения стихи весной Ока ласкает
Своим течением, как лист поэт пером.
Я за перо схватился, будто за чапыги
Станичный пахарь, бороздящий целину,
Чтоб слов измученных моих донские крыги
Сегодня без остатка посвятить ему,
Чей образ бронзой облачён и неподвижен
С застывшим взмахом поэтической руки.
«Я к Вам с поклоном и стихами!»
Подпись ниже:
«Влюблённый в айсберги есенинской Оки».
Прилабунилась зорька остывшая
Прилабунилась зорька остывшая
К тополям, будто грешник к Распятию.
Помню, это мгновение вышито
На канве мелким бисером матерью.
Помню, белое чистое облако,
Будто пухом овечьим набитое,
Над закатом, что в медленный обморок
Падал перед вечерней молитвою.
Птичий клин над донскими просторами…
Помню, ландыша лист с колоколенкой.
Мне канва эта стала иконою,
Светлым образом милой мне Родины.
Там, где стволы с обтёрханной корою
Туч вспарывали брюхи, будто чебаков,
Где зори под мычание коровье,
Стекали с окон мёдом в молоко,
Где с чугунка черпалась ложкой юшка,
И не прожёвывалась с хлебом требуха,
Где называла постаринушки старушка
При стряпаньи лишь рогачом ухват,
И где клубок разматывали спицы,
Где время мчалось, будто прялки колесо,
Где по ночам выкрадывали лисы
Из катухов подрощенных птенцов,
Где овсюги примяты конским следом,
Где утром Доном тихим пахнут тополя,
И где кресты в войне погибших дедов,
Там есть и будет Родина моя!
От небесной, зашторенной теменью прялки
Потянулась рассветная ниточка рыжая.
Схоронились туманы седые по балкам;
Не успевшие – в травы июльские выжаты
Юной зорькой, что нехотя спеет над кроной
Одиноко стоящего ясеня дряхлого.
У его толстокорой ножищи коровы
Бьют к полудню поклоны слюнявыми ряхами.
Но, покамест, обгрызанной коркою дыни
Блеклый месяц прощается с дремлющим хутором,
Дышит пастбище запахом горькой полыни
И бодрящей прохладою утренней.
Полнолунье серебряным лебедем сытым
На воде отпечаталось снова.
Нынче озеро, будто развернутый свиток,
А чтецы – лупоглазые совы.
Тополя сапогами забродными мерят
Глубину меж созвездий плавучих.
Желтизною на листья осыпалось время,
Упокоились заводи щучьи.
Тишина разлеглась до утра в плесе ржавом,
Всплыл ужом белой лилии стебель,
Лишь красуется перед озябшею жабой
Полнолунья серебряный лебедь.
Как же хочется светом лунным
Перед сном, как водой умыться!
Облаков одиноких шхуны
Утопить в золотом корытце!
Чтоб созвездья жемчужных бусин
Не тускнели в лучах рассвета,
Чтоб звучали, как струны гуслей,
Провода при порыве ветра!
Как же хочется быть далеким
От сует, от земных, пустяшных,
Слушать ночь, с нею птичий клекот
Задремавшей осенней чащи!
Откреститься б от прегрешений
И не к робким в десяток влиться!
Я хочу не за хвост, за шею
Ухватить в эту ночь жар-птицу!
Мне б перо со скрипучей лирой
Омокнуть в чрево лунной массы!
Я хочу хоть чуть-чуть за гриву
Потрепать в эту ночь Пегаса!
И плевать, что, порой, безумен
Ситец грез тех, кому за тридцать!
Как же хочется светом лунным
Перед сном, как водой, умыться!
Два окна на восток, два на юг есть у комнаты.
Занавески с узором капроновой ниткой пронизаны.
Старый стол и на нем горсть монет «серпомолотных»,
Да икона в углу над пузатым ч/б телевизором.
Будто всё здесь от времени попросту спряталось:
